Константин Москович: о натуре артиста, об идеальном обществе и о мечтах музыканта
И снова концерты за концертами на земле Обетованной. Однажды Константин Москович подарил евреям «Золотой Иерусалим» на нае, довел до слез, и с тех пор – желанный гость в любом уголке благодарного Израиля. Впрочем, только ли там? Легкий на экспромт, быстрый на подъем, одаренный богатой фантазией Москович то «Аве Марию» играет в протестантском храме гаитянам, то сальсу кубинцам, то летит в Баку, чтобы сыграть «Аярлыг» на концерте для политической элиты, то пробует свой най в ритмах панк-джаза. Вне религий и политики, глашатай взаимопонимания и любви, он никогда не пытается стать своим для всех, но честно, искренне старается чувствовать, сочувствовать и пересказывать каждой нотой чужое так, чтобы любой из нас мог осознать: мы разные, но мы – дети одной планеты.
– Константин, я вспоминаю наше последнее интервью. Ты был подавлен – я имею в виду, очень разочарован тем, что происходит в нашей жизни, в стране. Ты только вернулся из Эстонии, пораженный пустыми хуторами и заброшенными фабриками. Мне кажется, или что-то изменилось? Улыбка в каждой фотографии твоей, и есть ощущение внутреннего подъема, воодушевления.
– Это только кажется. Но я научился по-другому смотреть на все происходящее и принимать мир таким, какой он есть. Этому переосмыслению во многом поспособствовал мой переезд в 2013-ом году в Америку, связанный с рождением сына и подписанием контракта, открывшем мне иное видение шоу-бизнеса. Общаясь с другими людьми, я столкнулся с принципиально иным обществом, с принципиально другим мышлением. Жизнь в Америке несладкая, за пресловутой американской мечтой скрывается титанический труд, может, еще больше усилий прилагать надо, чем дома, когда тебе и язык родной, и люди тебя знают, и менталитет понятен. Но, знаешь, в чем плюс того опыта? Ты начинаешь с чистого листа. Это важно, потому что возвращаешь себе право на ошибку, это бесценно! А тут и ты себе, и тебе в нем отказывают. К тому же, там очень просто: или у тебя есть талант, который оценивается, причем, очень хорошо и иногда моментально, и открывается совершенно новая перспектива; или ты понимаешь, что ты не тем всё же занимаешься. Первый вариант дарит неимоверный заряд энергии и позволяет забыть проблемы, с которыми тебе здесь приходилось сталкиваться постоянно. О чудо! – восстанавливается сон, ты вдруг начинаешь улыбаться без причины, тебе легко и хорошо, ты отвечаешь на приветствия чужих людей, которые просто так тебе говорят: «Какой хороший день!». Сначала меня это напрягало, но, знаешь, в конце концов, это приятно – улыбки вокруг. То, чего нет у нас.
Ты действительно можешь наутро проснуться звездой. Я испытал это: как-то участвовал в концерте, в котором принимали участие самые разнообразные американские исполнители. По таймингу у каждого из нас было в распоряжении восемь минут, чтобы выйти на сцену и показать в музыке свою этническую принадлежность, свою страну. За эти восемь минут мы с наем покорили публику в три с половиной тысячи человек – полный зал аплодировал стоя, а дирижер повернулся ко мне и так мягко, по-отечески сказал: «Сынок, ты понял, где твое место??»
– Какой хороший дирижер.
– Да, очень скромный дядечка, Питер Фукс, который тридцать пять лет работал главным дирижером на Бродвее. Пригласил меня играть в свой оркестр. А на второй день, когда я пошел с утра в супермаркет, ко мне подходили десятки людей: «Можно пожать вашу руку, маэстро? Мы были вчера на вашем концерте и получили столько удовольствия!». Вроде мелочь, да? Но, даже не зная языка, ты понимаешь: «Господи, тебя ценят!». И сравниваешь поневоле с тем, что имеешь здесь. 32 года моей творческой деятельности – и каждый день нужно что-то кому-то доказывать.
– Америка – твоя страна?
– Я понял, что нет идеального общества и нет идеального правительства. Есть система, которую ты либо принимаешь, либо нет. И тогда ты– революционер. Два варианта, выбери свой. Или бьешься о стенку (чем я и занимался долгое время, пока не спросил себя, зачем?), или ищешь другу систему, другое общество, в котором ты чувствуешь себя человеком. Тогда зачем тратить драгоценное время на борьбу, лишенную смысла? Тем более, когда так быстро меняются идеалы?
Последние лет пятнадцать общество очень сильно разделилось по политическим симпатиям. Круг знакомых (я всегда очень аккуратно подходил к слову «друзья» и «знакомые» – есть очень узкий круг близких, допущенных в мой мир, есть хорошие крепкие знакомые, которые на протяжении многих лет остались искренними почитателями, поддерживающими меня, и масса людей, которым что-то, оказывается, от меня было нужно) с каждым годом все уже. Идет естественный отбор. Но очень обидно, что и людей искусства начали оценивать, расставляя политические метки. Это несправедливо. Во-первых, мы тоже люди, граждане этого общества, с правом на свое мнение. Во-вторых, да, нам надо как-то жить, зарабатывать, и если случаются выборы, мы никогда не выходим с лозунгами и призывами, но благодаря нам собирают народ. Потому что, если так разобраться, повесь афишу артиста и афишу депутата, на артиста придет больше людей.
– Ты хочешь сказать, что каждая новая власть имеет своих фаворитов среди творческих людей?
– В целом, да. Не могу сказать, что я хоть когда-то был в числе любимчиков, но все же мы все стараемся адаптироваться, но приходят новые лица во власть, уже со своим багажом и мировоззрением. Кто-то воспитывался на моей музыке, а кто-то на исполнителях, скажем, «Молдова ка ла нунтэ». Любимчиков выдвигают на первый план, других задвигают. И тогда такое ощущение ненадобности появляется…
Артист – особая натура, он скорее отдаст обществу, чем попросит взамен. Штефан Петраке хорошо сказал: артист умирает тогда, когда его забывают. Всё! Почести после его смерти ему уже безразличны! Артист нуждается во внимании, когда он что-то делает. Для того, чтобы он рос, созидал, развивался и отдавал своей стране, его нужно лелеять. Или хотя бы не мешать.
Другое дело, что теперь я понимаю, что да, это жизнь. Но вот что очень интересно, как только одна дверь закрывается, обязательно Господь тебе распахнет другую, там, где ты даже не ожидаешь. А он меня любит, я точно знаю. И ты обязательно получишь больше, чем за той дверью, в которую ты годами так мучительно стучался. Еще одну вещь я понял: никогда никому не нужно ничего доказывать. Люди сами выбирают то, что им нужно.
–Ты сейчас говоришь о твоих слушателях?
– О них. Видишь ли, артист всегда переживает, придет ли к нему зритель. А если еще и понимает, в какой бедной стране живет, а билеты стоят денег, то эти страхи еще сильнее. И мне было невероятно приятно, что на тридцатилетие моей творческой деятельности я был не один: больше семи тысяч человек пришли в Зеленый театр. О чем это говорит?
– Вот ты сказал, приходит новый чиновник, со своими вкусами, и это влияет на то, что становится значимым в культурном пространстве страны. Но я с тобой не соглашусь. Есть артисты на все времена, и ты – из этой категории артистов, которые всегда своевременны и современны. У тебя миссия – рассказ о нае, о целой стране, по всему миру.
– Видишь ли… Чиновники – тоже люди, они довольно субъективны, у них свои симпатии, представления о том, что нужно народу, а что – нет. И уже от уровня их порядочности завит то, как они поступают в тех или иных случаях. Я не стану сейчас углубляться в пересказы конкретных ситуаций, но поверь на слово, у меня их хватало. Абсурдных, когда, например, именно меня приглашают на самом высшем государственном уровне для выступления в другой стране, а наши чиновники от культуры вычеркивают мою фамилию, вызывая, мягко говоря, недоумение у организаторов, потому что Молдову приглашали с тем расчетом, что именно я буду выступать на том концерте. Они прилетают сюда, ведут переговоры с министром, натыкаются на стену сопротивления, и в итоге моей поездкой занимается приглашающая сторона. Хотя, по формату, это должно делать наше министерство. Сколько похожих моментов было! Меня снимали с концертов, не предупредив: например, я есть в списке и на афише концерта в Национальном дворце, а потом вдруг меня нет в списке – и я об этом узнаю от третьих лиц. Представляешь? Сейчас это скорее забавляет. Ну, хорошо, не нравлюсь я вам, и что? Министр уходит, а я остаюсь. И собираю залы. Езжу в другие страны на концерты. Два параллельных мира.
– Хотела попросить, прокомментировать следующее явление. Есть соцсети, в которых человек может себя пиарить как угодно и сколько угодно. И иногда речь идет не столько о творчестве, сколько о публичной жизни, в проектах различной ценности. А тот, кто в процессе, не успевает выкладывать бесконечно шаги своей творческой жизнедеятельности. Тебя задевает, что можно пахать – и не быть на виду, в отличие от тех, у кого утро начинается с инстаграма? Несоизмеримые усилия в своем деле – и на выходе все одинаково популярны. Ведь любой артист – он работает не только ради процесса!
– Естественно, нам нужна узнаваемость. По большому счету, я уже вырос, наверное, из штанишек переживания, и стал таким джентльменам, который, опять же, с высоты своего личного опыта и полета, взирает на данное явление с сожалением. Почему с сожалением? Потому что раньше существовал суровый совет, который собирали раз–два в месяц на радиостанциях, на телевидении. Да-да, я говорю о худсовете. Кстати, уже многие артисты испытывают потребность в этаком органе контроля творческого качества. Потому что у кого-то поистине одаренного нет средств пропиариться, а кто-то, кто при кошельках, на музыкальной церемонии года занимает призовые места, а на гала-концерте, оказывается, он даже петь не умеет вживую. Зато как хорошо звучат фонограммы! Но, знаешь, я никогда никому не завидовал.
– Но здесь не про зависть, а про несправедливость.
– Проблема куда глобальнее – в том обществе, которое поддерживает важность числа поклонников в соцсети. Я, например, «чайник» в отношении IT-продвижения, нет времени заниматься. Вот в фейсбуке я приоткрываю немножко завесу над моими хобби, но… какой рыбак не любит похвастаться своим уловом? Публикую какие-то достижения, шикарный концерт, гастроли, – то есть, мои посты связаны с моей творческой деятельностью. Я никогда не выложу фотографии моих детей – это мое личное. Я не проявляю вульгарные или рекламные чувства по отношению к моей супруге, потому что о том, как сильно я ее люблю, я говорю ей на ухо. Я считаю, что это вопрос культуры. У меня воспитание деревенского мальчика – сдерживать чувства в публичных местах. Те пресловутые «шапте ань де акасэ».
Справедливо ли то, что происходит, или нет? Знаешь, есть такое очень хорошее понятие, как время. Оно-то и расставляет все по своим местам. Достояние хорошего артиста – его творчество, которое он оставляет людям. И здесь я бы очень хотел вспомнить замечательного артиста Штефана Петраке. Он был некоммерческий, не свадебный и всю жизнь пытался доказать, что есть другое искусство, настоящее. Кто-то его понимал, кто-то – нет. Вот он был бунтарем, революционером. Не лебезил перед системой, пел то, что хотел, несмотря на условия, в которые его пытались загнать те или иные чиновники. Я всегда преклонялся перед этим человеком.
– Костя, ну вот скажи, как лучше? Быть бунтарем, и вынуждено зарабатывать не искусством, или сказать себе «времена такие» и пойти на компромиссы – свадьбы и корпоративы? И петь то, что людям нравится?
– Это очень индивидуально. И это зависит от способности личности вырваться из системы. Каждый сам выбирает. И, опять же скажу, сейчас реально тяжелые времена для артистов, потому что те деньги, которые выделяет государство на культуру (как оно оценивает артистов) – это такая плачевная тема, что даже не хочется ее поднимать. Я имею в виду тех же музыкантов Симфонических оркестров. Сколько они зарабатывают?! Я прекрасно понимаю, что труд доярки или грузчика связан с какими-то физическими усилиями, но кто сказал, что артисту легче? Он же не за бабочками по лугу бегает – он тоже пашет, с утра до вечера. И второе: многие артисты зависят полностью от того, что они умеют делать. Я уже сейчас задумываюсь, что делать, когда придется на пенсию выходить. Я ведь понимаю, что ничего хорошего меня не ожидает – на примере моей супруги, которая протанцевала солисткой в ЖОКе положенный срок и, выйдя на пенсию, получает 500 леев в статусе заслуженной артистки. Вот и прикидываю, чем заняться.
– Когда-то ты говорил, что ты патриот…
– А мой старший сын как-то сказал: «Не путай патриотизм с идиотизмом». Слово «патриотизм», считаю, у нас начали разрушать с 1990 года. А затем, постепенно, все лучшие «патриоты» почему-то уехали, а остальные наивно ждут, что когда-то что-то изменится. Если посмотреть на наши пустеющие села, становится больно и страшно. Молодое поколение растет по возможностям родителей, которые изо всех сил стараются дать какое-то образование, как правило, отправляя деньги из-за границы. А что делает государство, чтобы помочь?
Я вырос в селе и помню – был Дом пионеров. В нем масса кружков, и ребенок, помимо того, что помогал родителям на поле, обязательно ходил в какие-то кружки. И пусть не все из моего села стали гениальными музыкантами, но все эти возможности, которые нам представлялись, пусть иногда навязчиво, – но как иначе? – они формировали некий общий культурный уровень. Практически все мои ровесники добились в жизни хороших высот, стали бизнесменами, руководителями. Обидно только, что в основном уже уехали все отсюда: собираемся на Пасху и понимаем, как раскидало нас, какая обширная география. И когда слышишь оптимистические изречения наших политиков, разводишь руками: о чем это они??! Они что, совсем не видят, ЧТО творится со страной, как растворяется НАШ народ, разъезжаясь по всему миру?… Нет, даже не хочется об этом говорить!
– Константин, расскажи о судьбе твоих «Антологий». Две готовы, третью заканчиваешь. Расскажи, чем они отличаются, в чем их схожесть?
–Мы с моим другом Вугар Новрузов пили азербайджанский чай, когда он мне сказал: «Ты никогда не задумывался о том, что ты, играя на своем инструменте музыку других народностей, еще больше расширишь границы взаимодействий, и намного доступней будет понимание чужих культур?». И тогда же, в 2010 году, он предложил мне записать антологию азербайджанской музыки. Не секрет, что мы, музыканты, зависим от таких людей, как Вугар: я рад, что он не только подал эту идею, но, благодаря Конгрессу Азербайджанцев в Молдове, я смог ее еще и воплотить в жизнь. Я открыл совершенно другое измерение и понял, что, действительно, это неиссякаемый поток положительной энергии, которая рождается в проникновении в новую культуру. Невозможно сыграть ту или иную музыку так, как ее задумали, если ты не родился в том месте. Поэтому тут главное – не навредить, а пропустить через свою душу, через свою культуру и выдать с помощью уникального инструмента совершенно новое мировоззренческое ее понимание. Посол России подошел и сказал: «Я всегда очень настороженно относился к фольклору разных стран, тем более, восточная музыка – это другая ментальность, не каждый поймет. Но то, что я услышал сейчас, подобно классике, – настолько оно доступно». Это, конечно, коллективная заслуга: и великолепного аранжировщика Марка Осельского, с которым я работал над этим альбомом, и переводчиков, которые переводили тексты, чтобы понять смысл песни – я хотел копать глубоко, в самый смысл. И вот результат дал о себе знать.
Еврейская музыка по духу очень близка к нашей молдавской. Когда я начал работать над альбомом, я категорически отказался от традиционных известных композиций, таких, как «Семь сорок», «Папиросы», «Хаванагила», потому что они мега популярны, а брать и переигрывать то, что всем знакомо, мне было не интересно, при том, что они мне очень нравятся. Я пошел в музей еврейской истории, кое-что нашел, но мне подсказали, что в Бухаресте в этнографическом музее я найду гораздо больше информации про евреев и еврейскую музыку. Да! Я там раскопал ноты некоторых произведений, игравшихся на территории Бессарабии еще до Кишиневского погрома. Это уникальные композиции!
Уже имея опыт с первым альбомом, я решил разнообразить подход к работе с материалом. Еврейская музыка многогранна и многонациональна – евреи ассимилировались то там, то здесь, и вбирали в себя самое лучшее, что было у того или иного народа. Допустим, есть композиции, написанные именно израильскими авторами. Например, «Золотой Иерусалим», второй гимн Израиля, мимо которого я никак не мог пройти мимо. Совсем иное – песня на идише о маме. Даже аранжировки сделаны в разных стилях. Например, две песни я записал с ансамблем «Концертино», а что-то сыграл с симфоническим оркестром, придав произведениям фундаментальность. Какие-то песни захотелось оставить в их первозданном виде, с тремя-четырьмя музыкантами. И, опять же, каждая народность имеет свой особый инструмент. У евреев – скрипка и кларнет, и было очень важно, чтобы най нашел себе место среди них и придал интересное звучание. Мне трудно ценить, но судя по откликам и возросшим приглашениям на гастроли в Израиль, я думаю, что я сделал все правильно.
– Если я не ошибаюсь, ты сейчас работаешь над турецкой и латинской антологией? Турецкая не похожа ли на азербайджанскую?
– Совершенно разные. Совсем другая подача. Это обалденно интересная работа! Единственно, было принято решение включить в турецкий альбом и музыку тюркского мира: это очень разнообразный и богатый пласт, туда входят и наши гагаузы, и азербайджанцы, и другие народы. И когда мы советовались с моим турецким коллегой, выяснилось, что, например, песня, которая входит в азербайджанский альбом, «Аярлык» – очень популярна не только в Азербайджане, и турки ее считают своей. Или «Оглы-оглом»: гагаузы считают ее своей, а турки – своей. Турецкую антологию было в чем-то проще писать, потому что уже был опыт с азербайджанской музыкой, плюс, 300 лет наши народы взаимодействовали (кстати, благодаря Кантемиру османская музыка впервые появилась в нотах). Осталось совсем немного работы, очень надеюсь, что найду финансовую поддержку.
Намного сложнее дается латинский альбом. Если, в принципе, от года до двух у меня уходило на остальные антологии, то эту мы пишем шесть лет. Чтобы было понятней, объяснню: я приходил в студию, я готов был записать сразу все 10 произведений, но мы записывали только одну, и она откладывалась и долго-долго дозревала. Я как-то спросил своего продюсера Марло Росадо (два Грэмми, 11 номинаций), почему мы не работаем, а он отвечал: «А куда ты спешишь? Выпей кофе, подумай о жизни». Каждую песню он вынашивал, много менял. Потом мы пришли к выводу, что най, который мы записали в Америке, не нравится не только мне, но и ему, по простой причине, – у звукорежиссера не было опыта записать хорошо и правильно этот инструмент. Поэтому делали все по новой, уже здесь.
– А что за материал? Латинская Америка очень разнообразна.
– Альбом называется «Пан_Танго». Думаю, Тарантино, когда услышит, захочет использовать, – очень интересная, необычная музыка получилась. То, что мы записали, уже набирает обороты там. Местные наисты в Боливии, Чили, где распространен этот инструмент, вообще не играют такую музыку. Они играют исключительно этно, которое кардинально отличается от того, что записали мы. Есть композиции, которые написал сам Марло. Есть и такие, которые были выбраны из числа самых популярных, скажем, в Мексике или в Боливии. Поначалу я играл по нотам – у меня не выходило. И в какой-то момент Марло говорит: «Ноты для того, чтобы ты знал материал. А играть нужно между нот. Ты должен чувствовать!». Как это понимать, а?!
– Можно сказать, что одна музыка тебе ментально созвучна, а что-то для тебя – другой мир?
– Это все вопрос времени. А так, да, мы разные. У них бананы, кокосы и кока, одна забота – встать утром, выпить кофе, посмотреть на океан и понять, что вот оно, счастье, жизнь налаживается. А у нас встаешь с мыслью: блин, надо идти прошивать! Нет, конечно, они тоже работают, а все же, их дни – сплошная фиеста. Жизнь на максимуме позитива. И тут я пытаюсь влезть в тот мир со своим молдавским наем.
Когда ты начинаешь погружаться в материал, это сродни первым шагам ребенка. Марло дал совет смотреть танцы. Я посещал фестивали: там – танго, здесь – сальса, в Майми ходил на разные танцевальные вечеринки.Потом, наконец, я начал что-то понимать, входить все больше в эту музыку, и однажды почувствовал – вот оно! – я становлюсь частичкой того Космоса. Шесть лет – и 10 произведений. Во всем этом прекрасном музыкальном хаосе сочетаются и джаз, и фольклор, и вся эта душа перкуссий.
Сейчас мы делаем большие шаги для популяризации этого альбома, и первое, что говорят критики: «Это бесподобно!». Да и я сам, каждый раз, когда слушаю, задаюсь вопросом: неужели это я?? До конца еще, честно, не осознал, что я сделал.
– А бывают у тебя неудачные проекты?
– Я бы сказал, отложенные во времени. Раньше очень многое делалось на энтузиазме, Меня окружали ненормальные, такие же, как и я, люди. И рождались удивительные вещи. И я очень жалею об одном таком, пропавшем больше 15-ти лет назад. Владимир Андрианов работал тогда на корабле и принес мне запись. Это был смоул джаз, вкусный до невероятного, я зажегся моментально, и вот, представляешь, мы берем и записываем альбом: 10 произведений необыкновенно зазвучавших на нае. Работали полгода. И в какой-то момент звукорежиссер по ошибке стирает все!!! Внутри меня все оборвалось. Я понял, что даже не хочу возвращаться к этому. Столько сил было потрачено!!
А сейчас опять появилось желание восстановить. Я даже встречался с Владимиром, он говорит, что есть какие-то пробники, почему бы и нет? Тогда мы это делали в маленьком составе, три человека, а сейчас, может, с оркестром. Может, добавить какие-то элементы этнические: мне нравится, как вплетает молдавский орнамент Анатол Штефанец в свою музыку. В общем, ячувствую эту потребность.
Есть мечта сыграть с настоящим церковным хором, протестантским, тем, что поет блюзы, спиричуэлсы, панк-джаз. Я ходил в одну церковь, послушать гаитян. Это нечто!! Почти все они не знают, что такое ноты, тональность. Но как они поют!! Они приглашали на Рождественские мероприятия, я исполнял Аве Марию, классические произведения. Они с замиранием сердца это слушали, а потом запели… Совершенно незнакомая, чужая культура и невероятная сумасшедшая энергия. Они очень открыты, и очень хорошо относятся к любым проявлениям красивых идей, так что, думаю, моя мечта имеет шансы.
– Проект с хитами 70-80-х – он будет иметь продолжение?
– Да, это был уникальный проект, который финансировал Василий Киртока. Идея была давняя, но я прекрасно понимал, что не потяну – слишком масштабный проект. Причем, я хотел нечто принципиально иное, нежели то, что делали до меня различные группы. Это совершенно новые аранжировки, под большой состав оркестра, но без изменения мелодической линии, для каждой композиции. Мало того, с каждым автором и композитором я разговаривал отдельно. Результат превзошел все ожидания, и даже мои. Получился очень красивый, качественный проект, который оживил старые песни, а затем был потрясающий концерт в Зеленом театре, когда народ плакал, плясал, восторгался. Самое приятное, что была и молодежь. Да, они пришли не на хиты, а из-за любимых молодых исполнителей, но они открыли для себя ту музыку и были в шоке.
Сейчас я хочу сделать хиты 80-90-х. Это, в основном, группа «Плай», это Ливиу Штирбу, первые работы Виталия Дани. Я начал работу, хочу довести ее до ума. Будет поменян состав исполнителей, хочу открыть публике новые имена, которые мне кажутся интересными. Конечно, как всегда, проблема со спонсорами.Во многом такие проекты состоятся благодаря нашим артистам, которые понимают ситуацию и достаточно совестливы, чтобы не просить бешеные гонорары. Они понимают, что это проект для души, он не в плюсе, а делается для того, чтобы остановить ту несправедливость, по которой эти песни забываются, и разве что только некоторые радиостанции еще помнят и крутят этих исполнителей. Я еще раз напомню слова Штефана Петраке: артист умирает тогда, когда его забывают.
Беседовала ИННА ЖЕЛТОВА