Знакомство прошло очень сумбурно.  Я шла к обладательнице редкой коллекции старинных мэрцишоров, с причудливым генеалогическим древом, в котором переплелись аристократы, депутаты, революционеры и герои труда, а говорили мы о герани, которая цветет на маленьком балкончике летом, о пионах на шелке, которые почему-то, в самой близи, я приняла за холст и масло, о саде из детства, в котором пели закатные романсы птицы, о чае, о чем-то еще. Фразы в блокноте плясали буйными рядами, заходились в истерике где-то ближе к красной линии, обрывались, перепрыгивали, и, в итоге, стало позже понятно, никак не хотели сходиться в стройный рассказ, из которого было бы ясно, кто такая Марианна Годич, где училась дышать в такт пионам, чтобы расслышать шелковый шелест распускающихся на солнце лепестков, и можно ли за геранями спрятать уставший Кишинев. Пришлось возвратиться. Не скрою, с уже предвкушаемой радостью.   – Марианна…  И имя не совсем наше, и фамилия, признаться, тоже не из списка распространенных? Чьих же вы будете? – Родилась и выросла в Кишинёве. Но очень смешанных кровей, как и у многих в Молдове. У бабушки по матери сербско-греческое происхождение, дедушка по матери русский, москвич. Бабушка и дедушка по отцу молдаване, с примесью болгарской крови. Марианной назвали меня мама с папой, но тут же дома начали называть Мариной. Поэтому у меня как бы два имени, одно более привычное, домашнее, второе – официальное. А вот фамилия мне досталась от бывшего мужа (сербская, по-моему), с которым поженились в ранней юности, но не сложилось. Разные люди. Хотела менять, а потом оставила эту мысль, махнула рукой… Приклеилась крепко. Звучит органично, видимо, из-за части балканской крови во мне. – В ту нашу встречу, кажется, Вы рассказывали о саде, который рос при доме, где Вы жили. Этот сад – он для Вас что? Мне кажется, что Вы, хотя и на этаже, душой продолжаете жить там, в каком-то дивном саду… –Детство моё до 8 лет было очень насыщенным временем. Мы жили в старинном доме с большим садом. Одна половина наша, вторая – бабушкиного брата. Удивительным было и само место, в котором стоял дом. Как большая чаша. Он был последним на улице, напротив дома – обрыв, в котором протекал ручей, а на другой стороне обрыва поля. Красиво было, как в сказке. Всю зиму там лежал снег, чистый, каким он бывает только за городом, и эти невероятные белые просторы. Весной в саду распускались подснежники и фиалки, потом нарциссы, сирень, тюльпаны, ирисы, и так, до поздней осени, цвели цветы. Когда наши друзья приходили к нам в гости, говорили, что издалека дом утопает в цветущих вишнёвых деревьях. Похоже на сказку, но так и было. В саду я проводила много времени. Там был целый маленький мир. Как в книге Джеральда Даррела«Моя семья и другие звери» – ее я прочла в третьем классе и люблю до сих пор. Так же, как до сих пор подпитываюсь от детских впечатлений. Бабушка умерла, когда мне было 7 лет. Мама сказала, что психологически не может оставаться в доме, и мы сменили его....

Ее руки, – потемневшая кожа не неженки, без скраба на абрикосовой косточке –  едва успевают зажить от старых ожогов, и вот уже подставлены кисти для новых. Неизбежная жертва во имя искусства, потому что так печь хлеб, или, правильнее сказать, таким печь хлеб, – определенно, не простое ремесленничество. Ее хлеб красив – на глаз, украшенный дивным узором из колосьев; на нюх – он пахнет счастливым детством; и на вкус – он настоящий, не рыхлая губка, а плоть и характер.  А чаи видели? – в цветах Ренуара, эти миниатюры, украшенные васильками, розами, подсолнухами, и кажется кощунством – заливать импрессионизм водой.    От Брашовяну как-то прозвучало что-то очень теплое: «Натка-Минунатка». Вообще-то я против прозвищ, но ради такого стоит руки – в печь! От Минунатки улыбка – редкость. Еще меньше слов. А внутри – вихри и бури, помогающие жерновам растолочь в муку зерно. Это ж не только силу в мышцах нужно иметь, но и страстность. Без преувеличений. Чтобы заниматься этим делом, пишет Наталья Пержан на своих страницах, нужно быть немного сумасшедшей, иногда – сильно сумасшедшей, и понимать, что тебя такой видят и другие.   – Наталья, я уже знаю, что свою жизнь Вы сознательно изменили. Условно говоря, сначала было все просто и ясно, работа с девяти до шести, зарплата раз в месяц, соцпакет и предсказуемое завтра. А потом Вы решили развернуться на 180 градусов. В таких случаях всегда один вопрос. Почему?   — Потому что я угасала. Я не смогла адаптироваться к офисной работе, мне было очень сложно заставлять себя делать то, что мне было скучно и неинтересно. Даже стабильная зарплата не компенсировала внутреннюю каждодневную пустоту. Поэтому я решила рискнуть и бросилась в омут с головой :))) И, по-моему, неплохо все сложилось! Именно сложилось: я ничего намеренно не делала, я просто начала отдавать то, что меня наполняло, а вселенная обо всем позаботилась.   – Хлеб. Знаете ли, это довольно удивительный выбор, что-то совсем исключительное в списке возможных ручных hand—made для девушки. Ладно бы, пирожные и тортики, блинчики-безе. Откуда эта страсть? Запахи детства? Истории из прошлого? Что это?  – Да я вот тоже себя спрашиваю, ну почему хлеб? Почему я не выбрала что-то полегче? И понимаю, что не я выбрала, а за меня кто-то выбрал :)). Я – лишь исполнитель, и, судя по тому, как все складывается, нести мне свой крест до конца. Но мне это по душе, вот что я знаю точно! Физически, да, нелегко, и не девичье это ремесло, но, видимо, по силе всем дается!   – Читала, что пекарскому искусству учатся дольше, чем профессии врача в мединституте. Это так? Что тот, кто печет хлеб, не печет круассаны или эклеры. Это разные вещи, для разных мастеров.  У Вас тоже только так, и без вариантов? И можно ли сказать, что чем глубже погружаешься в процесс, тем больше возникает вопросов?  – Именно так! Чем глубже погружаюсь в процесс, тем больше понимаю, что ничего не знаю! Это совершенно серьезно! Иногда будто начинаешь все сначала. По-моему,...