Любите ли вы страшные сказки на ночь? А, кстати, вы когда-нибудь видели, как выглядят угрызения совести? А что вы можете сказать насчет ночных кошмаров? – правда же, они иногда тоже плачут от одиночества?
Маэстро Вуткэрэу на то и маэстро, чтобы с легкостью соблазнить, а затем небрежно бросить. В пучину, вышедшую из всех краев и берегов; кто выкарабкался – молодец. Порвать в клочья. Что порвать? А все! В том числе, вполне искушенную душу. Твои Principii si Valori. Что, не понимала ли я, куда и к кому иду? А потом – истерика, то ли слезы, то ли хохот, понимай, как знаешь. Так ведь и не поймешь, успокаивает только приблизительно та же реакция целого зала. Петру умеет быть ярким в любом жанре, но музыкальная трагикомедия – это его среда обитания.
По большому счету, одного заявленного тандема – Петру Вуткэрэу и Мариан Стырча – достаточно для того, чтобы лететь до Ионеско, игнорируя порывистый встречный ветер. У этих двоих какая-то особая, умом не постижимая связь; не зря Петру когда-то мечтал о том, что именно Мариан напишет музыку к его похоронам. Конечно, им обоим еще долго жить и творить, но безумная фантазия Вуткэрэу говорит сама за себя, согласитесь. Не знаю, как в этом плане обстоят дела у маэстро Стырчи, есть ли уже эскизы, наброски, но что до театральной музыки, то в этом жанре он всегда непредсказуемо хорош. Непредсказуемо – потому что вроде почерк уже узнаешь, этот вкрадчивый воздух мистики и потусторонности, заполоняющий зал, но каждый раз есть сюрпризы.
Capra cea BUNA, Lupul cel RAU, Iedul cel MIC si Cumarta Caprei – постановка, которой рискну предсказать успех «Кирицы», потому что в ней сошлось всё: драматургия, режиссура, сценография, актерская игра, музыка, костюмы. Всё! Ингредиенты перемешались, магия случилась, и это очевидно было даже в первый вечер, в премьеру, когда, да, еще закономерны шероховатости и требуется время, которое наждачкой округлит углы.
О чем этот спектакль? Не люблю эту фразу, но, действительно, тут каждый найдет что-то для себя. И откровенные намеки на местные политические разборки. И крайности наших традиций. И сегодняшнее журналистское блудодейство. И наше самозабвенное погружение в собственные страдания, без оглядки на страдания самых близких. Все это – под соусом абсурда. А как иначе в этом театре, который сегодня в определенном смысле – самое честное зеркало нашей жизни.
Яркие персонажи! Экзальтированная коза в исполнении Юлии Бордеяну. Единственно разумное, адекватное существо рядом с ней – собственный ребенок, самый маленький, и, как оказалось, самый мудрый козленок, в исполнении Раду Канцыра. Журналисты – в исполнении Натальи Продан и Дойны Арват, образчики современного репортерства: включите любые новости, на любом канале – вот они, те самые персонажи, ни прибавить, ни убавить. Тут надо отдать должное и мужеству, и самообладанию телевизионных журналистов Анжелы Гонца, Стелы Дэнилэ, Юрия Гологану, которые снялись в видеоряде, дополняющем игру на сцене. Слабые натуры после такого сарказма по поводу сегодняшнего образа четвертой якобы власти, в частности и в их лице, возможно, задумались бы о смене рода деятельности.
Безусловно, одна из лучших находок режиссера – угрызения совести, Remuscarile, в исполнении Георге Петрару, Максима Кирияка и Станислава Которобая. Великолепная троица, которая не дает спокойно жить Козе после того, как она сожгла Волка. Один Петрару чего стоит! Этот невероятно пластичный актер может играть все, и осветит своим особым талантом самую, казалось бы, незначительную роль. И в этой троице он бесподобен.
Лауренцио Вуткэрэу – еще одна звезда этого театра. Тут тоже уместны громкие эпитеты – он заслуживает, и его Медведь в этой страшной смешной сказке – очередное доказательство. Легкая, искрометная, полная самоиронии игра, которая доставляет ему самому такой кайф, что его волнами подтапливает целый зал.
И если я, как зритель, о чем-то и могу сожалеть, так это только о том, что русскоязычная публика так обкрадывает свое культурное пространство, игнорируя театры, в которых нет постановок на русском языке. Именно в «Eugene Ionesco» я получала первые, а затем и многие последующие полноценные уроки румынского или молдавского языка (выбирайте), сначала пытаясь уловить общий смысл, а затем – нюансы реплик. И, честное слово, хороший спектакль или театр хорош не тем, что понятен буквально.
… В общем, новый сезон – и новые сказки.
– Так и хочется, Петру, тебя спросить: что, в детство ударился? На сказочки потянуло? Если серьезно, объясни выбор. Ведь, мне кажется, спектакль в открытие сезона – это всегда реплика от главного режиссера. Заявка на то, как пройдут ближайшие девять месяцев.
– Ностальгия по детству всегда была, и остаётся. Больше того, с каждым годом она становится всё сильней. Может, из-за возраста? Не знаю. Однако, спектакль не имеет ничего общего с моей детской ностальгией. Да, изначально автор Матей Вишниек написал пьесу для детей. Своего рода продолжение знаменитой сказки Иона Крянгэ «Коза и три козлёнка». Но когда я её прочитал, она мне показалась далеко не детской. Сама подумай: младший козлёнок рассказывает ужасную историю про то, как их кум, Волк, на его глазах съел его старших братьев, обезглавил их и вывесил окровавленные головы в окно. Потом рассказывает о том, как его мама отомстила Волку – сожгла заживо, и тоже на его глазах. Дальше рассказывает (это уже автор придумал), как маму арестовали за то, что та совершила самосуд, что по закону является тяжким преступлением.
А после, под воздействием протестующей толпы, маму освобождают из-под стражи, но с ней начинают происходить странные, непонятные вещи. Маму одолевают муки из-за того, что в порыве гнева она совершила убийство. И это такие мучительные страдания, от которых она начинает постепенно терять рассудок, сходит с ума. И всё это происходит на глазах у маленького ребёнка, которому от силы лет восемь, не больше. Какая же это сказка? Какая же это детская история? Как её вообще можно рассказать детям? Дай Бог, в этом кровавом кошмаре разобраться взрослому, не то, что ребёнку.
Кроме этого, вся история в целом очень наглядно показывает нам адский мир, в котором мы все сейчас живём.
– Как сложится судьба этого спектакля, время покажет. Очень надеюсь, что его ждет счастливая и долгая театральная жизнь. А сейчас, Петру, хочу задать вопрос о «Кирице». Которая, между прочим, год назад четверть века отметила, это срок. Вот от писателей иногда приходилось слышать: моя книга или мои персонажи стали жить отдельной своей жизнью. Не совсем понятно, как это, но вызывает уважение. А может ли сказать так режиссер?
– Про все спектакли так можно сказать, не только про «Кирицу». Это нормально, так должно быть. Сначала ты его создаешь, этот спектакль, рождаешь, а потом уж отправляешь жить своей жизнью. Только поначалу приглядываешь, чтобы он не оступился, научился ходить, увидел зрителей – какие они, как они реагируют. Параллель с ребенком для меня стопроцентная. В искусстве каждое произведение – новорожденный ребенок. В моноспектакле Аллы, сыгравшей Жаклин в «Женщинах Пикассо» есть такая реплика: «Пикассо рождал своих детей – свои работы – для мира, а я просто жена, и моя миссия – ухаживать за ними, следить, и сделать все возможное, чтобы о них узнал весь мир». То же самое со спектаклем. Главное, чтобы актеры с самого начала точно понимали, что это будет за ребенок, что за спектакль.
А дальше режиссер где-то и не имеет права вмешиваться. При условии, что актеры осознанно принимают этот спектакль у режиссера и дальше его ведут по жизни. Для этого очень важен застольный период, когда в процессе подготовки мы с актерами разбираем спектакль. Понимание, что предстоит играть, как это должно быть, что зрители должны почувствовать, увидеть, понимать, с чем выйти из зала – это все крайне важно.
– Но ты предполагал, что именно «Кирица» станет самым востребованным?
– Конечно, нет, это сложно предвидеть. Я даже не думал об этом.
– Но, может, ты считаешь какие-то другие спектакли, более достойные зрительского внимания? Ты был бы более удовлетворен, если бы, скажем, «Король умирает» или «Годо»?
– Я действительно считаю, что есть другие спектакли, более важные, полноценные со всех точек зрения – в первую очередь, с художественной, – заслуживающие более долгой сценической жизни. Но, к сожалению, это не от нас зависит, что будет востребовано, а что – нет.
– Никогда себя не спрашивал, в чем магия «Кирицы»?
– Я думаю, если бы те же спектакли, о которых ты упомянула, игрались в другом государстве, в другой стране, в другом социальном контексте, они бы стали долгожителями. Но наш театральный зритель до сих пор отдает предпочтение комедиям, развлекательным спектаклям. Хотя…. С «Кирицей» ведь тоже не все так просто – за комедийными событиями происходят страшные вещи. Это же карикатура на наше с вами житие-бытие, на нашу ситуацию, это зеркало, поставленное перед лицом зрители. Мы все, в той или иной степени, – Кирицы. Мы смеемся над собой. И я рад, когда после очередного спектакля находятся возмущенные зрители. Да, есть такие: «Что?!! Да как можно так?? Сделать из нашей классики такое безобразие?!». А я вам скажу, что это не Александри. Александри – это повод, отправная точка, а дальше – это спектакль о нас с вами. Александри тоже писал о согражданах тогда, но это была другая история, другой контекст и, предположу, зрители были другие, хотя тоже наверняка возмущались.
У нас принято, если ты ставишь классику, ты должен перед ней упасть на колени, и возносить первоисточник. Да кто ж спорит, можно упасть на колени и поставить такой спектакль. Музейный, назову его так. Археологически-костюмный, с музыкой и танцами того времени, но это, повторюсь, музейный спектакль. Тогда лучше открыть пьесу Александри и почитать. Зачем идти в театр и смотреть на костюмы? А мне важно, что происходит с людьми в этой или иной ситуации. А происходят сегодня ужасные вещи, с моей точки зрения.
И наша жизнь – это карикатура на нормальную жизнь. К сожалению. И Кирица показывает, какие мы, куда мы идем, что с нами происходит, какие наши приоритеты в жизни, куда мы катимся, к чему стремимся, и все это вместе взятое не что иное, как, не побоюсь высокопарных слов, Апокалипсис. Туда мы катимся вместе с Кирицей – сумасшедшим персонажем, вобравшем в себя образы большинства наших политиков, руководителей, всех, кто жаждет занимать какие-то должности, быть у власти, демонстрировать свою силу, диктовать свои законы, навязывать вкусы, устанавливать моральные критерии. Это всё про диктатуру.
– А «реанимация» в прошлом сезоне «Йосифа» – из каких соображений? Актуальность темы? Или он тоже кассовый?
–Спектакль не шел долгое время, потому что исполнители главных ролей вынуждены были, по тем или иным причинам, уйти из театра, – кто-то за границу уехал, кто-то перешел в другой театр. Но потом появились актеры, которые смогли принять эти роли, и грех было не воспользоваться этим. Так, я восстановил постановку, отредактировав несколько сцен. Вернее не восстановил, а поставил другой спектакль по той же пьесе.
Я не знаю, кассовый он или нет, но нам захотелось его предложить зрителю. С нашей точки зрения, это спектакль, который должен вызывать интерес. Хороший текст, хорошая драматургия Вала Бутнару, очень качественная, добротная, один из актеров даже сказал: «Такое ощущение, что это античный театр». Что еще важно, это национальная драматургия. А хорошей драматургии у нас не так уж много, чтобы ею легкомысленно разбрасываться – поставить и быстро снять с репертуара. Поэтому мы будем его играть, чего бы нам ни стоило, даже если зрители по какой-то причине не пойдут.
– Еще один спектакль, который у меня, как у зрителя, вызвал вопросы. Очень сентиментальная, лирическая постановка по пьесе болгарского драматурга «Тепло в ноябре». По-моему, неожиданный для вашего театра выбор. Пьеса понравилась, или это что-то личное, или понимание своего поколения, сожалеющего о молодости, которую уже не вернешь?
– Три в одном, но в первую очередь, этот спектакль в «десятку» бьет по определенным социальным проблемам, с которыми сталкивается наше общество. В пьесе затронуты важнейшие проблемы, не побоюсь слова, вечные. Что есть любовь, что есть Родина, что такое предательство, что выбирать – для себя жить или следовать долгу перед родителями, перед Отчеством? Эти понятия сейчас немного потеряли свой смысл. Скажи кому-нибудь о патриотизме – и тебе рассмеются в лицо. Какой патриотизм в этой стране может быть? Или, например, любовь. Любовь воспринимается уже иначе, чем когда-то, не хуже или лучше, но – по-другому. И в этом контексте самая больная тема спектакля – что делать? Какой выбор сделать, когда стране плохо, и в стране плохо. Плохо живется, плохо дышится – все плохо! Покидать, уезжать или все-таки оставаться и продолжать жить, страдая? И тут конфронтация между двумя позициями, между персонажами – до внутренней войны, ожесточения. Любящие люди видят одни и те же вещи по-разному.
– Вот ты, кстати, очень правильную тему задел. Потому что по ходу спектакля у меня рождались вопросы к тебе. Какой бы ты выбор сделал?
– Не спрашивай меня, потому что у меня нет ответа. И спектакль не дает ответа. Не показывает, как и что лучше. Это не педагогический спектакль. Он о том, что каждый делает свой выбор, как и должно быть у свободных людей. Мы разные, мы все понимаем, видим, чувствуем вещи по-разному, и диктовать свое мировоззрение, как самое правильное, говорить, что оно и только оно имеет право на жизнь, ошибочно, и болезненно. Или ты идешь на компромисс, если ты любишь человека, и воспринимаешь его таким, какой он есть, со всеми его взглядами, ценностями, жизненной позицией, политическими убеждениями, социальными предрассудками, или вы расстаетесь. В зависимости от того, что для тебя важно: как он мыслит, или то, что вы любите друг друга.
Мне кажется, именно на этом спектакле людям дана возможность поразмыслить, поучаствовать с артистами над решениями очень важных жизненных проблем. Как быть? После одного из спектаклей я вышел покурить, и вдруг молодой парень подходит и спрашивает: «Вы – режиссер спектакля?». И взахлеб, буквально заикаясь от эмоций, говорит: «Вы себе не представляете, что вы со мной сделали. Вы переворошили всё мое нутро, вывернули наизнанку душу, всполошили мозги! Если этот спектакль будет идти у вас миллионы раз, я приду этот миллион раз. Я приведу своих друзей, родных, знакомых, со своими семьями, пусть смотрят, и думают». Он обнял меня, заплакал, извинился и ушел. Вот ради одного такого зрителя стоит играть такие спектакли. Даже если они некассовые, и нам в убыток.
– Я обещала не задавать вопросы о политике, но все же, спрошу, потому что ты первый начал, заговорив о патриотизме. Евтушенко писал: «Поэт в России – больше, чем поэт», но это ведь и про нас. У нас тоже люди культуры больше, чем просто творческие люди, и часто считают себя теми самыми героями, которым впору взять флаг и нестись с ним на баррикады. Мнения на этот счет разные. С одной стороны, не тонкой ли и чувствительной интеллигенции лучше других слышать пульс, ловить фальшивые ноты, стремиться к разумному, доброму, вечному? С другой, творческие люди склонны к заблуждениям, обманываться рады и часто идут не за теми идолами. Например, Пушкин и поэты-декабристы. Чем все закончилось? Куда привели идеи о равенстве и братстве??? К Октябрьской революции, в итоге. Ты – больше чем поэт, или перегорело все, и позиция гражданина тебе кажется унылой и ненужной?? Сколько в тебе, творце, осталось гражданина? Существует ли для тебя понятие патриотизма?
– Я категорически против того, чтобы интеллигенция вмешивалась в политику. Я сторонник того, что интеллигенция должна иметь четкую позицию, ясную, определенную, высказывать ее свободно и четко, но через творчество. А выходить на протесты, кричать на улицах и площадях – это не роль творческой интеллигенции. Она, во-первых, выглядит там странно. Я по себе сужу, потому что я выходил. «Боже мой, что я здесь делаю, почему я здесь?» – спрашивал я себя, и это было болезненно и дико неловко. Мое место не там, а в театре, на сцене. Творческий человек не должен смотреть отчужденно на то, что происходит вокруг него, его творчество не ради творчества – творчество ради творчества пустое, ноль, ничто, потеря времени. Я не говорю ни в коем случае, что все творческие люди должны свое творчество адресовать тому, что происходит в политике, и высказывать, выражать себя в соотношении с политическими реалиями. Нет, конечно же! Есть гуманные, общечеловеческие темы, есть философские темы, ничего не имеющие общего с политикой.
Но ведь, в первую очередь, мы все – люди. Не журналисты, не артисты, не учителя или художники. Чушь собачья! Мы живем в одном обществе, в конкретном городе, в конкретной стране, покупаем пищу себе в конкретных магазинах, мы идем на один и тот же рынок, мы ходим по одним и тем же улицам и заходим в один и тот же троллейбус. И все, что происходит в нашем обществе, касается каждого из нас, и не иметь собственного мнения по поводу того, что происходит, что с нами делают, куда нас ведут, нельзя.
В том числе, и как человека творческого. Дальше уже его дело, выражать свою позицию через творчество или нет, высказывать позицию или воздержаться – это тоже выбор. Но и тут есть нюансы. Вот мы – государственный театр, который живет за счет бюджетных денег. Нет, не так: за счет денег людей, которые платят налоги. Нет денег государства, как таковых, – есть деньги налогоплательщиков, и точка. К великому сожалению, наши правители это путают, в корне. НО еще раз: это не их деньги, не деньги государства – это деньги наших граждан. Если творческий человек существует за счет этих денег, то, извините, он обязан, когда в обществе происходит что-то болезненное, когда людям в этом государстве плохо, откликаться, выражая через свое творчество позицию. Если у тебя там маленький частный театр, и ты живешь за счет кассовых сборов или денег твоего семейства, личного бизнеса, то это твое личное дело. А мы сейчас говорим о государственном учреждении. Музей, театр, филармония, и другие институты культуры – они не имеют права оставаться в стороне, а государство, в свою очередь, не имеет права их трогать, когда они высказывают свою позицию. Но у нас все перевернуто с ног на голову. Слава Богу, нам не закрывают рот, но есть другие, более хитроумные способы, держать нас в тенечке.
– И все же, вернемся к вопросу. Ты – патриот? Я понимаю, дурацкий вопрос. Спроси меня – и я увязну в тяжелой паузе размышлений. Тем не менее, интересно тебя послушать. Сейчас люди, чтобы избежать крайности формулировок, начинают придумывать такие категории, как патриотизм кого-то, патриотизм чего-то. То есть, появились спецификации патриотизма.
– Я не могу заявить о себе, что, да, я патриот. Но и обратное не скажу. Сам факт того, что я до сих пор здесь, в этом кабинете, в этом здании, в театре, который я создал, вместе со своими коллегами, разговариваю с тобой, и не уехал пока что никуда, о чем-то говорит? Это патриотизм? Я не знаю. Хотя было очень много предложений, в разные страны, не буду перечислять. Мне постоянно задают один и тот же вопрос: «Почему вы здесь? Почему?? Что вас держит?! Вы идиоты!» – прямо так и говорят, в лицо. Особенно наши коллеги, друзья из-за рубежа: «Вы поставили на себе крест, вы гробите себя здесь!» – говорят они.
– А ты?
– Я должен признать, что в некотором роде они правы. Они правы!!! И не один раз мы с Аллой думали, размышляли: а, может, хватит? Бросить всё и уехать?! Что нас держит здесь, я не могу сказать, не могу определить, честно, тут ни грамма пафоса, никаких задних мыслей. Я себя за это иногда ненавижу, презираю, караю. Слава Богу, один ребенок уже уехал, Штефи, и я запретил ей возвращаться сюда. «Уезжаешь? Уезжай. Но с условием, что ты сюда не вернешься. Я готов платить за твою учебу, я готов во всем тебе помогать, только ты остаешься там», – сказал я ей.
– А она согласна на такие условия?
– Конечно! Ей здесь все чуждо. Она не понимает, как тут можно жить. Их поколение уже, в большинстве своем, не понимает. Они видят всю трагичность нашего бытия. Дочь говорит: «Я уже сейчас понимаю, что я не реализую себя здесь, я буду страдать. Поэтому гробить свою жизнь не хочу». Поэтому вопрос о патриотизме – он тупиковый. И я не знаю, как его развивать, особенно у наших детей. Тем более, сейчас, когда общество живет без идеалов.
Есть какие-то ориентиры, но они связаны с набором потребностей, в основном, потребительских, будь то деньги, машина, дорогие гаджеты, статус. Ценности изменились. И у меня иногда такое ощущение, что их словно какая-то сила куда-то направляет, как стадо, в какое-то одно русло. Обесценено все. Мораль, этика, религия, вера, тот же патриотизм. А без этих ценностей общество теряет себя. Я сейчас говорю не только о Молдове, это происходит во всем мире. Мы видим, как Европа катится к чертовой матери. Как разрушаются нации. Что есть сегодня немецкая нация? Меркель просто растоптала её – нет той нации, которой мы все восхищались, их трудолюбием, которое сделало их после войны самой сильной страной. А Франция? Что есть сегодня Франция? И почему это все происходит? Черт знает, почему, потому что эти перемены нельзя назвать божественным явлением. Бог нас создал разными, и в этом прекрасен мир – в том, что мы раз-ны-е. А представь себе поляну, где все цветы одинаковы. Все деревья одинаковы. Это смерть, уродство и тупик. А сейчас так отчетлива эта тенденция – чтобы это все исчезло, эта разница между культурами, нациями, традициями. Уже не говоря об образовании и прочем. То есть, вот они, мои мысли о патриотизме. Хочется делать нехорошие вещи. Поубивать. Расстрелять.
– Прямо-таки, хочется?
– Хочется ))) Был как-то случай. На остановке ждал троллейбус, темнело, и вдруг, слышу, разговаривают двое мужчин. «Сейчас доеду домой, посмотрю телевизор, да и лягу спать». – «Ты что, телевизор смотришь? Видеть его уже не могу. Он меня бесит. Эти идиоты достали. Их послушаешь – у нас все хорошо, такие достижения. А их же убивать надо всех!!». А я их слушал, и мне на душе легче становилось, и думал я: «Ох, где ж такой клуб, чтобы записаться в него? Мне тоже очень надо! Примите меня!!». И знаешь, что самое страшное? Что я ловлю себя на мысли, что… Да, я сейчас скажу кощунственные вещи, может быть, не делающие мне чести, но за этими словами «поубивал бы», я ловлю себя на мысли, что я на самом деле бы сделал это. Публично. Ружье – и без сожаления и угрызений совести, потому что в этом контексте я всегда себя спрашиваю: почему, когда на страну нападет внешний враг, и ты, как ее гражданин, убиваешь этого врага, защищая себя, ты становишься героем, но когда внутренний враг – свой же враг! – убивает тебя, нападает на тебя (потому что то, что происходит в стране – нападение на собственный народ, по всем фронтам, от медицины до образования!!!), то, если ты его убьешь, то тебя за это посадят? Почему? В чем разница? Кроме той, что внутренний враг опаснее, чем внешний. Я считаю, что у Молдовы сейчас внешних врагов нет. Абсолютно! Они придуманы. Россия и Путин, как и Румыния, – это так смешно, так уродливо и безобразно.
А вот внутренний враг – он есть. Среди нас, рядом с нами. И это делается осознанно, методично, уж сколько лет, потому что есть личные интересы. Человек добивается власти, чтобы удовлетворить исключительно свои личные интересы. Точка. Точка!!! Мои личные интересы, моя родня – это то, что толкает заниматься политикой практически всех, кто в политике. Политика – это кормушка, это все знают и понимают, это выгоднейший бизнес, самый притягательный.
… Но мы ушли от театра, тебе не кажется? Давай вернемся?
– Давай. Не знаю, насколько корректна формулировка вопроса, но все же, ты ведь ездишь и ставишь спектакли по разным странам, ты знаешь, что происходит там и тут. Какая драматургия – современная или то, что мы называем классикой, – интересна сейчас? Ближе зрителю, важнее? И какой театр нужен сейчас зрителю?
– Везде по-разному. И те спектакли, которые у нас пользуются меньше всего спросом, почему-то в Румынии, Италии, Франции, Японии, Южной Корее вызывают совсем другую реакцию. Люди совершенно иначе на них реагируют. Слушают по-другому, аплодируют во время спектакля, вздыхают, смеются, плачут. Восприятие спектакля намного глубже, серьезнее, они реагируют на смысл каждого произнесенного слова, каждой паузы, каждой мизансцены. Они читают спектакль по–другому, глубже, понимают больше и тоньше. То же «Тепло в ноябре». Та же «Кирица». Как все зависит от интеллектуального и культурного уровня общества. Извините меня, мои дорогие молдавские зрители, я не хочу никоим образом вас не то, что оскорбить – обидеть не хочу, но согласитесь, что наш общий культурный уровень – он низкий. По сравнению с другими странами. Мне горько об этом говорить, но это так. Я не говорю, что в нашем обществе нет таких людей – есть. Умные, глубокие, восприимчивые, тонкие, интеллигентные, но их, к сожалению, все меньше и меньше. Потому что в большинстве своём они уехали отсюда. И продолжают уезжать. Подытоживая: в разных странах разные театры заполнены спектаклями разного качества и разным зрителем… А от зрителя зависит качество спектакля. Это взаимозависимый процесс.
– Петру, а где именно ты за границей, и что именно ставишь?
– Не очень люблю этот вопрос, потому что получается, я вроде как хвастаюсь. Да, приглашают. Ставил спектакли в Италии, во Франции, в Южной Корее, в Турции. Много ставлю в Румынии, часто – в Бакэу, в Орадии – «Убийство Гонзаго» болгарского писателя Наделко Йорданова и «Лавина» турецкого драматурга Тунчера Коченоглу. Этот спектакль, кстати, в сентябре этого года был удостоен Главного Приза за лучший спектакль на Международном Театральном Фестивале в Стамбуле, где участвовало 60 стран. Приглашают в Россию ставить. В Японию, по сложившейся традиции. В октябре следующего года буду ставить «Ревизора» Гоголя в Токио.
– На больное место можно наступить? Хочу про фестиваль спросить. Почему его не было в этом году?
– А почему ты не спрашиваешь, почему его не было в прошлом году?
– Стесняюсь.
– А ты не стесняйся. Я отвечу, почему. Но мне, знаешь, что очень интересно? Коль этот фестиваль пользуется спросом и интересом у публики (хотя, я уже боюсь говорить в настоящем времени), коль в нем есть необходимость (хотя, я уже боюсь спросить), то есть, если таковое все же существует, есть ли хоть один журналист в Молдове, хоть один, который был бы на всех наших фестивалях, знает, что это за мероприятие, и который бы задал этот вопрос. Вопрос, почему не было фестиваля? Задал себе и постарался найти на него ответ. Почему?!! Единственный такой театральный фестиваль – и вдруг его нет. Не стало. Нет! НИ одного журналиста не было. Прошло тихо. НЕ было – и Бог с ним.
И если я тебе сейчас отвечу: «А не будет больше БИТЕИ, не будет никогда в жизни!», что ты скажешь?
– Спрошу, почему? Что-то в этом крайне неправильное.
– Неправильно, конечно. Но для государства – нормально. Для правительства – нормально. У фестиваля самый высокий статус культурного мероприятия в Молдове, то есть, он объявлен культурным мероприятием национального значения, организованным под эгидой Правительства РМ. И вдруг я заявляю, что фестиваля не будет. И ни одного человека из отраслевого министерства, никто не позвонил мне, не вызвал на ковер, не сказал: «Что такое?? Да как вы себе позволяете это?? Быть фестивалю! Это не вы уже решаете – это мы решаем!» Так вот этого, милая, не было, и не будет. Нет – и Бог с ним. Баба с возу – кобыле легче, меньше проблем.
Конечно, я сделаю все от себя зависящее, чтобы фестиваль был. Потому что, что театр, что фестиваль – они для меня равнозначно важны. Но сам факт, само отношение….
– Петру, ты неудобный человек. Может, как-то меньше конфликтовать? Сглаживать острые углы? Быть мягче?
– Да. Неудобный. Я не могу иначе. НЕ хочу. А почему я должен быть удобным? Удобным – кому? Вообще-то, по своей натуре, я очень удобный человек. Поверьте мне все! Как это принято говорить, позитивный. Я не агрессивен, я не считаю себя разрушителем, нет во мне такой силы, напротив, я созидатель, я чувствую в себе очень сильный потенциал для творчества. Но, блин, когда отношение к тебе наплевательское, к тебе и, что самое печальное, к твоему делу, то, конечно, хочется выть, орать и делать что-то неприличное. И говорить, и делать. И материться, хотя я вообще не люблю, меня этому не учили – я из здоровой крестьянской семьи, где не было места мату, у нас никто никогда не ругался, и я чувствовал себя плохо, когда кто-то рядом матерился. Из меня ругань не выходила. А сейчас так легко и свободно получается. Вот чему меня научило это общество. Нет, конечно, я не матерюсь с актерами, с друзьями, но вообще, уже умею.
– Я знаю, что у тебя всегда сложные взаимоотношения с отраслевым министерством. Сейчас ничего не поменялось?
– Абсолютно НИЧЕГО НЕ ПОМЕНЯЛОСЬ!!! НИЧЕГО!!! Такое же отношение. Такое же безразличие.
– Задам тебе последний вопрос. Что в тебе сейчас вызывает жажду жизни? И есть ли она? Азарт режиссёра – он в каком объеме, в какой пропорции он в тебе сохранился, если сравнить, к примеру, тебя сегодняшнего, и тебя лет двадцать назад, когда ты ставил «Кирицу», «Годо», «Короля», с горящими, сутками напролет, глазами? Может, вопрос и не корректный, может, на все сто, а я вроде как подсказываю ностальгические нотки, слова сожаления…
– Азарт сохранился! Тот же. На 100 процентов. Но!! Не ставить или играть, а убивать, убивать и убивать! В творческом плане я задыхаюсь, потому что чувствую, что все вокруг душит этот азарт. И не только меня – у всех творческих людей так. Не делать ничего лишнего, не раздражать, ничего этого не надо… Нужно чаще, или хотя бы время от времени целовать в задницу руководящую партию, вышестоящих бюрократов, чиновников, которые почему то считают себя всесильными, вечными, богами, аплодировать и поклоняться всяким там партийным лидерам.
Как можно больше лайков! Лайкать, лайкать, хвалить и хвалить. Бесконечно, 24 часа в сутки. И тогда будут и деньги, и признание – все у тебя будет, Петру Вуткэрэу. А так, я никто. А какой у меня может быть азарт, если я для этой культуры никто? Вот я себя в этом сообществе именно так ощущаю. И если бы меня не было, ой, как было бы хорошо. Многим чиновникам было бы гораздо легче. Одно примиряет. И сдерживает. Я нужен этому театру, я нужен определенному количеству зрителей, а значит, и театр будет, и спектакли будут идти, и фестиваль тоже.
О непростом беседовала Инна ЖЕЛТОВА
