В нашей весьма своеобразной, в своих предпочтениях и почитаниях, стране, отношение к детскому театру, скажем, так…. Несерьезное. Как к детям. Вроде – цветы, но без должного уважения, в снисходительном ожидании, когда, наконец, повзрослеет. Не Гамлетов играют – а Бармалеев с Айболитами. Куда там до высокого искусства! Это в соседних странах детским кукольным театрам дают статусы Академических, Национальных, с вытекающими привилегиями для служащих там актеров. Актеры Республиканского театра кукол «Ликурич» готовы служить, иной раз, кажется, за символическую плату. Хотя именно благодаря им, точнее, их работе, начинается настоящая любовь к театру, и становление преданного и чуткого зрителя.
В нынешнем году «Ликуричу» исполняется 70 лет. Только вдумайтесь: те маленькие зрители, которые когда-то пришли сюда, на свой первый спектакль, сегодня приводят сюда своих внуков, а то и правнуков. Владислав Борисович Шелух, Maestro in Arta, служит в «Ликуриче» уже 42 года. И утверждает, что его зритель особо не меняется. Он все так же верит в чудо, знает, что добро непременно победит зло, и со всей страстностью юного соучастника готов посодействовать этой победе, даже если за добро приходиться сражаться с кулаками.
– Владислав Борисович, в одном из интервью вы назвали себя «саратовским молдаванином».
– Это была шутка, конечно, но те же слова я сказал мальчику с девочкой, которые во время переписи населения уточнили, что писать в графу «национальность». Они растерялись: как так? Но так ведь, по факту, получается. Знаете, когда я приезжаю в Россию, я там молдаванин – для всех, в том числе, для своих братьев, сестер, племенников. «Эй, молдаванин, иди сюда,» – говорят они мне. А здесь я – русский.
– Какими ветрами вас сюда занесло?
– Я уже успел поработать в разных кукольных театрах – в Москве, в Ярославле, в Красноярке, в Самаре, в Харькове. И вот приехали молдаване на гастроли в Харьков. Увидели, я им понравился очень, главный режиссер Константин Ильинский пригласил к себе в гостиницу, стал уговаривать, мол, вот ты такой добрый, уютный, и так далее, – приходи к нам, некому дураков играть, молдаване не хотят, а ты – в самый раз, толстопятый такой дурачок… Год уговаривали. Я, в конце концов, согласился, прежде всего, по материальным соображениям, – мне квартиру через полгода обещали, и приехал в Молдавию, в июне 1972 года.
– Скажите честно, никогда не жалели?
— Нет, не жалел, и не жалею. Я влюбился в Молдавию, в самих молдаван, в Кишинев – тот, старый добрый Кишинев. Нынешний мне не нравится, а вот тогда… Двухэтажные домики, зеленые улицы, пирамидальные тополя, душистые липы, орехи в каждом дворе. Я, правда, влюбился! И все было, и никто не ругался, и никому не было дело до того, кто на каком языке говорит… Да и в театре я всегда чувствовал себя прекрасно. Один раз только уезжал – решил, что пора обновить кровь. Играл в Москве, в Самаре, в Ярославле. Этакий творческий загул. А потом все равно вернулся.
– И много дурачков пришлось сыграть?
– О-о-о!! Хватает! И злодеев – Бармалеев, Бабок Ёжек, Волков… Но они никогда не были по-настоящему злыми. Они были чудаковатыми, но – добрыми.
– Владислав Борисович, а никогда не тянуло на другую сцену – я имею в виду, драматический театр.
– Мне часто задают этот вопрос. И я отвечаю: нет, не тянуло. Я ведь цирковое училище закончил в Саратове, клоун по специальности. Но в цирке два месяца после училища успел поработать, потом мобилизовали в армию, в армии стал конферансье, а потом встретился как-то с кукольниками, очень понравилось, они и говорят: «а давай к нам». Я – как так, нет образования, вот если бы к Образцову поучиться. Так и получилось: 8 месяцев в Москве, на курсах кукольников при музыкальном училище Гнесиных, – там преподавал Образцов и другие профессора… Но между клоуном и кукольником есть нечто общее – маска. А потом, мне всегда куклы нравились. Словом, я влюбился в этот театр, навсегда. А знаешь, почему?
– Почему?
– Потому что благодарный зритель. Он же тебе верит, он же испытывает эмоции в полной своей гамме. Вот, было дело, в Ташкенте ножичком самодельным подрезали. Там ведь совсем другие дети, они на рельсы ложку кладут – поезд проехал, и вот тебе уже совсем другой инструмент, острый… Я играл Волка, и бегал за зайцем по залу. И детишки мне ножом, в спину. В зале тогда присутствовал министр культуры Узбекистана. После всего он мне говорит: «Вы добились своего! Вам надо медаль дать!». А мне, признаться, так больно было! Или Бармалея здесь, в «Ликуриче», 30 лет уже как играю. Так дети кусаются! Недавно 15 человек напали. А я ж не могу оттолкнуть – это же дети. Хорошо, воспитатели оттащили…
– Ничего себе, благодарный зритель!
– А я все равно люблю их! Они же верят, если спектакль хороший. Если не нравится спектакль, болтают. Бывало, мы просто замолкаем, перестаем играть. Они опять слушают. Конечно, потом думаем, что не так, и – переделываем. Приходилось выбрасывать многое из постановки.
– Владислав Борисович, а как вам кажется, дети меняются? Вот педагоги, психологи говорят, что другие поколения растут, с другим мировосприятием.
– Конечно, меняются. Но и спектакли меняются. Раньше было больше статики, и все разжевывали. А сейчас зритель наш умнее, сообразительнее – и это надо учитывать. Но, знаете, все равно, дети везде одинаковы. Вроде внешне другие. У нас, к примеру, отношение к театру попроще. А, скажем, в Риге, или в Одессе, или в Италии играли – там их наряжают, бабочки на белых рубашечках, накрахмаленные юбочки у девочек… Иной раз смотришь на этих торжественных юных театралов, и думаешь: ну нет, этих – не растолкать! А смотрят спектакль, реагируют они одинаково – зажигаются, сопереживают. И в Кишиневе, и в Риге…
– А все-таки, неужели не манит другой театр? Вот ваши коллеги, к примеру, Вячеслав Самбриж, Мария Мадан – они перешли на другую сцену, и это прекрасный опыт.
– А я вот смотрю на Славу, на Машу – в них все равно кукольники остались. Вы только посмотрите на Кирицу в исполнении Славы: он точно по-кукольному играет! В нас сохраняется эта кукольная маска, и она держит нас. Мы все время видим себя со стороны. У нас другие жесты, другие реакции. Это же два разных искусства – искусство представления, и искусство переживания. У кого-то это школа, у кого-то еще и внутреннее состояние. Сравните Машкова и Миронова. Игра Машкова – это искусство представления. Женя Миронов – это уже по Станиславскому, это уже переживание. Ты смотришь его в «Идиоте» – и понимаешь, там у человека все изнутри горит… В театре кукол важно не только выучить текст: там нужно рассчитать движение, вовремя все сделать, подать ложку кукле, и так далее. У нас пытались играть драматические актрисы. Вроде бы такие голоса, такие интонации… А не получается оживить образ. Вот, кстати, недавно прочитал, что это смертельный грех – оживлять маски, деревяшки всякие. И скоморохов не хоронили на кладбище, да и актрис, до позапрошлого века, тоже. Лицедейство – это когда душа другую душу оживляет. Грех, выясняется!
– Вас это не испугало? Вы – верующий человек?
– Немного напрягло. Мы, актеры, очень суеверный народ, с одной стороны. Тысячи примет. С другой, мы каемся, и Господь, надеюсь, нас простит. В Риме, к слову, есть церковь, где отпевают только артистов.
– Да-да, я слышала о том, что Вы ездите в Ватикан, и Вас даже благословил Папа Римский.
– Благословил, но это случайность: встал куда-то не туда, вышел не в ту сторону, – я же их правил не знаю. А Папа Римский идет мне навстречу, ну, и благословил. А вообще, да, я езжу в Ватикан. Когда-то у меня друг там, в одной из больниц, работал, наш, кишиневский. И он настойчиво меня приглашал к нему, и я уже получил визу, а он вдруг неожиданно умер. Но прелаты знали, как сильно он меня ждал, и посчитали, что будет несправедливым, если я так и не побываю в Ватикане. Так что, я все-таки поехал, и жил там у кардинала Цезаря, он прекрасно знает русский, наизусть читает поэзию Есенина. В Ватикан меня пускают бесплатно, так что, я хоть под старость лет имею это удовольствие – любоваться в музеях, бродить по Садам Ватикана, в театры ходить. Вообще, по Италии поездил, да и не только по Италии – с театром мы объездили всю Европу, весь бывший СССР. Вот, Турцию открыл для себя, в последний поездке с нашим главным режиссером. Это, конечно, была большая трагедия для всех нас…
– Как Вам кажется, театр пришел в себя после этой потери?
– Знаете, я видел прекрасные кукольные театры, которые, после смерти главного режиссера, приходили в упадок, теряли себя. Титус Дионисович поставил наш «Ликурич» на правильные рельсы, и вот, к счастью, мы едем по этому пути, и даже поднимаемся вверх. Но это во многом благодаря его колоссальным усилиям.
– Я знаю, что вы уже много лет, в Новогодние праздники, одеваетесь в костюм Деда Мороза. Сложно быть волшебником?
– Сложно. Доброту и счастье надо вселить. Злой придет, или пьяный, – кто из детей поверит такому деду Морозу? Это взрослые простят, если что-то не так, что-то забыл. А дети – нет. Они проверят тебя сто раз. За бороду дергают. А ездим в интернаты – сколько они всего рассказывают! И просят: «подари маму», «подари папу». Или у девочки нет одной ручки, и она просит эту ручку. Надо найти слова правильные, непременно нужно найти, понимаете? Трудно…
– Признание для вас имеет значение? Награды?
– Награды? Конечно, должно что-то подхлестывать. Признание? Меня везде любят. Знают. Я сажусь в троллейбус, а дети кричат: «Бармалей!». Взрослые их ругают, дескать, как можно? Сидит ведь вроде порядочный, немолодой уже человек. А я еще делаю вид такой серьезный, изо всех сил, потому что я же еще и смешливый… Но сижу строго. А в душе приятно! А в детских садах что творится?!… Знаешь, я вот думал: если начать все снова, я бы точно стал кукольником. Без вариантов…
Беседовала Инна ЖЕЛТОВА
Совместный проект с газетой «Эксперт Новостей»
