… В первый раз мне не повезло – пришла слишком рано, и, понимая, что сегодня мне внутрь уже не попасть, ждали другие дела, с полчаса завороженно вглядывалась в полумрак за окном, где на длинной перекладине вешалки, протянутой куда-то вглубь, зыбкими контурами, едва касаясь нежным батистом друг друга, светлели одна за другой ии.
MamaIe переводится как «Мама Рубаха». «Ие» или «ия» – традиционная рубаха, женская, детская, мужская. Забавно, но узнала о MamaIe я не от местных, – от гостьи Кишинева, вышивальщицы из Карелии Ирины, которую в мастерскую привела ее молдавская подруга, всего лишь двумя часами раньше открывшая эту сокровищницу. Так бывает. Ты вроде знаешь этот город, от макушки до пяток, и наоборот, и вдруг на привычном маршруте, совершенно случайно, попадаешь в этакий Косой переулок, среди предсказуемо-правильных новостроев-высоток, вперемежку со старыми зданиями, замершими в ожидании судьбоносных поворотов. И понимаешь: да-да, за этой дверью, с надписями мелом, от руки, «haine», «traditii», «povesti» (одежда, традиции, сказки) можно купить любые волшебные предметы. Или, как вариант, уйти с головой в Историю. В истории – здесь их много.
Доамна Ала говорит, что поначалу и в мыслях не было открыть свою лавку чудес. На румынском, или, на молдавском, MamaIe – это творческое ателье, atelier de creatie, очень точное название, передает суть, дух. А все же, это еще и лавка чудес, потому что, куда, или, во что бы не уткнулся взгляд, удивленное «Ах!» гарантировано. И я ей верю: жизнь инженера-химика богата другими приключениями, это, во-первых, а, во-вторых, Ала Чобану рисовала себе спокойные годы на пенсии как-то иначе – дом, муж, дача, внуки, нежели среди воздушных рубах, кокетливых шляпок, жилеток и диванных подушек, тут дошить, здесь переделать, сюда еще немного цикламеновых оттенков…
Но эта встреча статной красивой женщины, страстной любительницы Города и знатока его истории, и старинного дома, так или иначе, должна была случиться. Иначе, вряд ли она, доамна Ала, смотрелась бы в интерьере ателье так, словно это под ее внимательным взором, в предвкушении, век с четвертью назад, мастеровые укладывали тяжелый бутовый камень, возводя стену, или, кряхтя, поднимали под потолок длинные дубовые балки…
«По документам, этот дом построили в сороковых годах, а по всем признакам, речь идет о 1900-м, – рассказывает Ала. – Я сужу по тому, что, когда мы почистили стены, я увидела, где раньше пролегал уровень дороги. Вот видите здание напротив, на той стороне улицы? Это сейчас оно на одном уровне, а ведь когда-то, чтобы войти в него, нужно было подняться по ступенькам. Каких-то 20 метров расстояния, но оно стояло значительно выше, чем наш дом, – город-то ведь весь в холмах. В 40-м в Молдове произошло очень сильное землетрясение, и много зданий разрушилось, потом была война – и еще часть построек пострадала. Но, зная историю Кишинева, зная, как его строили в разные периоды, можно делать выводы о возрасте тех или иных построек. Именно после 1900-го дороги стали выравнивать, и иначе выкладывать.
Здесь раньше была обычная квартира, все зашито – стены, потолок – гипсокартоном, чин-чинарем. Лестницы вниз не было, хозяева заходили в подвал со двора. Подвал совсем запущенный, стены разрушены. Они им практически не пользовались, судя по всему. Но я очень обрадовалась – и подвалу, да и всему дому, все старое, как я люблю, только нужно было засучить рукава, и убрать «красивое». Первым делом сняла гипсокартон, – и… увидела эти бревна, несущие балки! Мне сразу стало понятно, какой тут будет дизайн. Я оставила родные стены, но кое-что пришлось реконструировать, восстанавливать. Что-то заштуктурить, кое-где оставить камень родной».
В подвал мы спустимся позже – это обязательная часть визита в Ателье, и вы поймете, почему. Сейчас же вернемся к истокам личной истории доамны Алы и ее MamaIe. Вышивала она с детства, спасибо бабушке, научила. Летом всю детвору – родных и двоюродных сестер и братьев свозили к бабушке, на север Молдовы. Простая, но очень мудрая женщина, поражавшая потрясающей работоспособностью, неиссякаемым оптимизмом и всегда хорошим настроением. «Они жили в одном дворе с сыном; она рано утром вставала, готовила еду, кормила, провожала всех на работу, и принималась за дела по дому и в огороде, приглядывая за нами. Я с сестрой и братом, трое детей сестры моей мамы, и двое внуков от сына. И вот эта вся орава на ее голову! – вспоминает Ала. И она всегда – всегда! – была в хорошем настроении. Что-то рассказывала нам, пела. При этом постоянно работала. Присесть отдохнуть, означало, взять пряжу, разматывать-наматывать, или вязать, или вышивать. Она, между прочим, еще и ковры ткала. Я все это видела – крутилась постоянно возле нее, по-моему, я была ее любимой внучкой. Вот она нас и научила вышивать».
Но от босоногого детства с иголкой в руках под чутким оком бабушки, до создания коллекций ий – расстояние в полноценную своей насыщенностью жизнь: до самой пенсии, до момента, когда одна из двоюродных сестер, владелица крохотного магазинчика ий в румынском городке на границе с Сербией, попросила Алу о помощи – дорогая, у меня срочные заказы, давай, присоединяйся к нам, ты же умеешь. На тот момент они вышивали втроем – две сестры здесь, в Молдове, и та самая хозяйка магазина. Ала присоединилась. Как-то она вышила четыре кофточки, а переслать сестре никак не складывалось. И Ала, в надежде пристроить свои творения, наконец, решила походить по городу, посмотреть, а есть ли ия, настоящая, ручной вышивки, в природе, то есть, в зоне доступа для поклонников национальной рубахи? Заглянула по адресам. То вроде «дорого и богато», а на выходе машинная вышивка по синтетике, и по сумасшедшим ценам, то вроде понимают, что за богатство им сейчас принесли, но наценка двойная, как-то неправильно это, в общем, развернулась и ушла. Рассказала своим сестрам. Они и стали уговаривать: «Давай, открывай магазин!».
Непростое решение, и далось не сразу. Ала поставила условие: если вышить 50 блузок, то она открывает магазин. Смысл что-то затевать с тремя рубахами? «Мы работали, как сумасшедшие, целый год. Что-то было уже начато, мужские и детские вышивались быстрее – там меньше вышивки… В общем, я сняла помещение в аренду, дела пошли неплохо, но позже поняла, что хочу свое», – так Ала нашла этот дом на углу Еминеску и Колумна. Старый дом принял ее, как родную. MamaIe открыла свои двери под занавес 2020 года. За скобками – кредиты, ковиды и все остальные препоны, но главное случилось.
… Удивленное «Ах!» гарантировано, потому что в пространстве, что именуется Ателье (это не магазин, уж точно!), разложены, разбросаны, развешаны вещи, которые, с одной стороны, никак не связаны между собой, с другой, они все тут родные, в том смысле, что нет случайных деталей, предметов, «выпадающих» из контекста жизни ателье. Хозяйку часто спрашивают, откуда это ВСЁ? Она улыбается. Из прошлой жизни, говорит. Она не покупала это вчера, специально для интерьера, – она покупала, или находила, всю свою жизнь. По простому принципу: увидела, почувствовала – её, купила. Блошиные рынки, старые завалы, брошенные особняки, путешествия по селам и городам. Полочки, шкафчики, кресла и стулья, ковры и дорожки, старинные фотографии, катринки – традиционные румынские и молдавские юбки, вазы из прошлого, монокли — их сотни здесь.
Вот, например, побывала Ала в годы Приднестровского конфликта в Старых Дубоссарах: «Для меня старые Дубоссары – это Никулае Донич, правнук нашего поэта Александра Донича, один из самых крупных астрологов в мире, – вспоминает Ала. — Он был основателем Всемирной Ассоциации Астрологии. У него такая интересная история! Он учился в Санкт-Петербурге, свою первую обсерваторию построил в Петербурге, потом в Одессе А когда пришла советская власть, он переехал в свое имение в Старых Дубоссарах и создал там самую передовую на тот момент обсерваторию в Европе. К нему приезжали отовсюду. Он был мировой известностью. В 40-м году опять пришла советская власть, он уехал в Румынию, но туда, в обсерваторию, приехали со списком – они точно знали, что забирать. В 42-м Донич вернулся из Бухареста в имение – обсерватория – была пуста. Похоронен Никулае Донич в Париже.
И когда я оказалась в Старых Дубоссарах, я решила отыскать его дом, или то, что от него осталось. Увы, он не сохранился, но мне одна старуха предложила пенсне, – сказала, что оно из этого дома, и, конечно же, я его купила. И сейчас, показывая его моим гостям, я рассказываю об этом человек, о его месте в общей нашей истории, и о том, что где-то в космосе летает астероид, который носит имя молдаванина Никулае Донича. Этого ведь никто не знает!»
А вот наушники Констанцы Тырцеу, первого репортера и диктора телевидения на румынском языке. Яркая женщина трагической судьбы. «При румынской администрации она с отцом-композитором уехала в Бухарест, там же она и училась. Когда здесь, в Молдове, установилась советская власть, последовало требование выслать из Румынии молдавскую интеллигенцию. И их таки заставили вернуться обратно, в Кишинев. В Молдавии была запрещена латиница, за нее наказывали. Ее мать просила, умоляла не привозить ничего на латинице, и Констанца выкинула из окна поезда все свои стихи, а ведь она писала прекрасную поэзию. Констанца продолжила учебу в Кишиневе, затем в Ленинграде, в театральном училище, там она вышла замуж. Они с мужем приехали сюда, получили дом на бывшей Новосибирской улице. Брак был несчастливый, она очень страдала. Умерла в ужасной нищете. Самое интересное, знаете, откуда у нас появились ее фотографии? Мой внук Петя шел в школу, и увидел на мусорке ящик с какими-то бумагами, письмами, фотографями. И хотя тогда он не знал, кто такая Констанца Тырцэу, но это же мой внук – он уже не пройдет мимо подобных сокровищ, поэтому он вернулся домой, с этим ящиком. Когда мы стали разбирать бумаги, мы нашли ее письма, записи и даже оригинальное свидетельство о ее смерти. Не знаю, кто выкинул, зато нам повезло. Обидно, что столько нашей истории на помойке, но это факт. Мы не приучены хранить и ценить…», – не сокрушается, а, скорее, философски констатирует доамна Ала.
Так вот, о подвале, том самом, куда теперь, с тех пор, как в доме на Еминеску появилась новая хозяйка, спускается закрученная лестница. Там Ала реализовала свою мечту – открыла музей Кишинева. Как жили и как строили в Кишиневе до 1940 года – на этот вопрос, в деталях, рассказывает экспозиция, собранная руками доамны Алы и ее внука Пети. Петя – надежда, партнер, и, в лучшем смысле слова, сообщник хозяйки MamaIe. Это с ней он лазает в старых куртках по завалам заброшенных домов, объясняясь с местными бомжами, а затем самозабвенно отмывает, очищает будущие экспонаты. Он еще очень молод, ему всего четырнадцать, он не говорит по-русски (родился и рос в румынском Бухаресте), но его прекрасная бабушка синхронно переводит зажигательные экскурсы в историю, от юного Пети.
В музее – потерянный Кишинев, который можно увидеть уже только в фотографиях, и старый Кишинев в его фрагментах – в кирпичах, изразцах, лепнине, дверных звонках, ручках, замках, дверных и амбарных, и многом другом. Вот керосиновая лампа, сделано в Германии, для Российской империи – тут специальное приспособление и удобно греть руки. А вот выключатель света, итальянского производства. Эти детали от печки – литье из металла, их делали на заводе Сербова.
«Видите, черепица? И по ней можно судить, как богато жила знать. Черепица из Марселя, Румынии, Германии, Италии. Две фабрики были кишиневские – и их черепица тоже здесь. А тут мы имеем вентиляционные люки: этот рабочий, из дома Климеску на перекрестке улиц Пушкина и Матеевича, там в свое время жил Брежнев, а сейчас этим люком мы пользуемся. Это внешняя вентиляция, а здесь – половая вентиляция. А эти три вещи – полочка, кресло и статуэтка из Збероаэ, села на берегу Днестра. Там боярин Гоната построил школу, больницу и ветряную мельницу. Вы, кстати, знали о том, что у нас в Молдавии есть уникальная, единственная в своем роде ветряная мельница? Теперь вы знаете! Боярин не только открыл для местной ребятни школу, но еще отправлял сельских детей учиться за границу, и благодарность ему до сих пор жива в его краю. Селяне дорожат этой памятью, и усердно охраняют то, что он строил, надеясь, что найдутся инициативные люди, деньги, будет воля властей и имение его восстановят», – доамна Ала рассказывает так вдохновенно, что ты себя видишь где-то там, рядом с дивной мельницей, или в цеху знаменитого Пурчела, крестьянина, выросшего до фабриканта. Заполучить каким-то чудом кирпич с тиснением «Пурчел» – мечта каждого, кто знает историю города. Моя подруга, кстати, из таких, где-то же нашла, и теперь гордо показывает знаменитый кирпич в кладке комнатного камина…
«А вот эту штуку – фрагмент с эмалью – мы с Петей взяли на углу Вероника Микле – Александри, – продолжает доамна Ала. – Откопали за мусоркой, она была ужасно измызганной, и когда мы отмыли, то подумали, это нечто персидское, а оказалось, что сделано на заводе Кузнецова. Самый дорогой завод по тем временам в мире, и эта эмаль – украшение фасада дома одного русского барона. А вот это тарелка завода Кузнецова. Меня спрашивали россияне, что стало потом с заводом – а его в советское время переделали под завод Буди».
Слегка продрогнув в прохладном музее-подвале, мы возвращаемся наверх, назад, в царство шляпок, платьев и рубах. Своих гостей доамна Ала угощает чаем с кактусом, вкус терпкий и, вместе с тем, теплый, как и всё в этом доме. Ии – глаза разбегаются. Мне нравятся все, и, будь возможность выбора, не знаю, на какой неделе по счету я бы его сделала. Но, наверное, мой вариант – это сдержанная батистовая нежность, темно-серое на белом, Ала смотрит в ответ оценивающе. «Нет, вот это вас характеризует!» – и выуживает из десятков ий что-то очень праздничное, в сочных цветах, тут и зелень листвы, и классическая красная роза. «Почему?!» – «Ну, потому, что вы – человек, которому нужна яркость во всем. Не в смысле, что ярко одета, но вы должны светиться, во всех ваших начинаниях, поэтому яркость вам в помощь».
Именно так: хозяйка, она же – вышивальщица, модельер, видит в тебе некий 25-ый кадр, тебе самой, возможно, и не заметный, чувствует, кому, что, и для чего. Вообще же, если вспомнить, что такое молдавская, а также румынская – тут доамна Ала не разделяет, и имеет свои весомые резоны, – вышитая рубаха, то это, в первую очередь, оберег. Алтица – один из ключевых элементов в вышивке – символизирует связь с Богом. Алтица и алтарь – слова однокоренные. И все коды, что зашифрованы в той или иной рубашке, имеют непременно и этот смысл – быть под его охраной.
«Это ведь таинство! – объясняет доамна Ала. — Да-да, рубашки шились в тайне. Каждая девушка хотела создать свою рубашку. И она делала ее не по чьему-то указанию, а такой, какой она её себе загадала. Конечно, используя увиденное, но дополняя своими узорами, своими смыслами. И если ты хочешь настоящую ию, значит, ты должен или вышить ее, или купить такую, если есть возможность. Некоторые женщины просят вышить имя того, кто будет носить рубаху, и имя вышивальщицы – это наша древняя традиция. И это то, что можно оставить своим детям».
Я оглядываю напоследок, с обещаниями вернуться, еще и со своим чаем. И я сюда обязательно, и не один раз, приду, – место это невероятно притягательное, наполненное, от самого пола, украшенного молдавским ковром, до высокого потолка, с дубовыми балками, воздухом творчества. На спинку кресла, в котором обычно работает хозяйка, брошена какая-то ткань, в кресле – что-то еще, что явно в работе, на столике – шляпка, тоже в процессе. Доамна Ала, улыбаясь, перехватывает взгляд: « У меня очень много идей. Я вот как пришла, ию начала вышивать, потом еще за что-то взялась, а потом еще за что-то… но я все закончу. Я по натуре прораб, умею доводить до конца».
Доамна Ала вряд ли когда-то разбогатеет, вышивая уникальные рубахи и шляпки. Она это отлично понимает, как и понимает, что ценность ее истории в другом – в особом мире, что создала она. В мире пространства, где расставлены любимые вещи, где музей, собранный ее руками, где есть место легендам и историям, фантазии и творчеству. Тут все для души. Ее души, души старого дома, и всех, кто способен это почувствовать.
Фотографии Дарьи Добровой
Рассказала ИННА ЖЕЛТОВА
