Анжела ПЫНЗАРУ. Не выходя из сада

«а следующий предпочтет сандал
не будет водку жрать и
материться забудет гольф ради меня
станцует брейк морской бриз в его ладонях
и на плечах мраморное лицо Будды
ликующий маленький старичок
восковым посохом ощупывает долину
позади козы море и всякая фигня у ног его
я думала Икар упал немножко иначе чем на
картине Брейгеля женщина в черном зачем на пляже в черном
я думала он видит небо а он только берег и тот не весь»

«Помнишь Анжелу, подругу? – мы с ней почти не расставались. Она все время ходила с тетрадью… стихи писала…», – в другой жизни, миллион лет спустя, наконец, всплывает образ. Легкий – едва тронь напряжением памяти, развеется. Помню тетрадь. Длинную юбку. Огромные сине-серые глаза.

Алёнка и Анжела Пынзару

Да, тогда, в романтичные годы студенчества одного такого тонкого, безмолвного силуэта хватало для того, чтобы чувствовать себя в сонме поэтической богемы журфака под руку с филфаком. А их, начинающих писателей и поэтов, среди нас, будущих простых журналистов, надо заметить, хватало. По крайней мере, для того, чтобы почувствовать контраст: мы – жили, они – парили.

Кто-то из них, на каком-то этапе, споткнулся о бренную землю – расстроился на чертово или черствое молчание тех, кто мог бы поддержать; кто-то заметил, что в заметках и репортажах тоже есть слова, но этот темп ближе; кто-то вовремя понял, что юношеский идеализм вот-вот себя исчерпает, и исчез – для всех – на горизонте новых собственных планов.

Но были и те, у которых не хватило сил сопротивляться. Иногда они, гонимые собой, садились в поезд и ехали дальше.

«а вдруг я там оставила родных
детей и тех кого любила
там где-то но не здесь
там дом со ставнями наличниками
и окна прямо в небо открываются
и вот она тоска возьми ее рукой
и липкая и вязкая как мед небесный

а если и они меня там ждут
не ведая о том а
в общем полная шиза
цветет черемуха»

Анжела Пынзару училась на театроведческом факультете ЛГИТМкК, затем окончила Литературный институт им. М. Горького, и сейчас в справочниках значится как «российский поэт и прозаик». Печатается. Публикации на румынском во всех значимых изданиях Румынии, а также в румыноязычных изданиях США, Франции, Германии, Швеции. На русском печаталась в журналах: «День и ночь», «Сибирские огни», «Сибирские Афины», «Дети Ра», «Ликбез». В 2007 году рассказ А. Пынзару вошел в длинный список премии «Ясная поляна» фонда имени Льва Толстого. Получает премии. Лауреат Фонда им. В. Астафьева в номинации «проза» за – цитирую – «воздушный стиль и трепетное отношение к персонажам сборника рассказов «Квадратура средней седины».

Семья вместе. Женя, Лучия, Антон и Анжела

…В другой жизни, миллион лет спустя, сначала появились две ее дочери, Евгения и Лучия, одна служит в израильской армии, вторая служит в Красноярском театре. Обе с необычайным воодушевлением, без раздумий, согласились незнакомому человеку, то есть, мне, написать в незнакомый им интернет-журнал, о своей маме. Очарованная девушками, с такими знакомыми, из коридоров прошлого, глазами , я уже не смогла бы вежливо промолчать. Вежливо, но решительно заговорила. Не могу утверждать, но подозреваю, она все это время наблюдала, иронично прищурившись.

Интервью, между Кишиневом и, кажется, Хайфой, вышло почти таким, как я себе его представляла. На кончиках мизинцев. Вроде на скорую руку, но прожив в каждом вопросе. Безыскусно и честно. И отрезвляюще глубоко.

– Вас очень мало в интернете. Я имею в виду, найти то, что Вы пишете, мне показалось очень сложным. Очевидно, что это только потому, что для Вас, Анжела, это не так важно. И тогда хочется спросить: вот Вам – что важно? Какие отклики? Издавать свои книги? Видеть интерес критики? Выигрывать литературные конкурсы? Слышать, что говорят важные для Вас люди? Понимать, что есть круг читателей? Что-то другое?

–Инна, я очень редко смотрю себя в интернете. Но недавно составляла книгу, которая вышла буквально месяц назад здесь, в Израиле и, поскольку собирала все по крупинкам (я не так много написала за всю свою жизнь), перелистывала инет-страницы. И мне показалось, что достаточно, даже сверх достаточно. В изобилии…

Да, Вы правы, конкурсы, присутствие в интернете, литературная тусовка – я не живу этим. А книгу издать – да, как поставить точку, закончить. И идти дальше. Задерживаться я не могу, у меня не так много времени. Поэтому точка-книга для меня очень важна. Что касается откликов, мнений… не знаю. Есть 2-3 человека, к которым я прислушиваюсь. Очень близкие по духу мне люди. Но ведь текст существует – или не существует – вне зависимости от того, читают его или нет, вне зависимости от мнений, точек зрения. Есть то, что есть – сегодня. Завтра может быть другое, а может и не быть. ))) Поскольку никогда не знаешь, напишется ли что-то еще. «Нравится–не нравится» – не в том я возрасте, чтобы интересоваться этим.

– То, что я все-таки прочла – из Вашего, покоряет глубиной прочувствованного, и удивляет формой. Глупо, конечно, спрашивать писателя, почему он пишет именно так, и не иначе. Но – заметьте, я Вас назвала писателем, а не поэтессой, – я все же попытаюсь уточнить, как правильно назвать эту форму. Жанр. Или, может, отстраненно проще рассуждать? Например, если бы это был танец, то какой? Или, если живопись, то, в каком стиле?

– У меня нет названия для того, что пишу, пишется. Не знаю.)) Танец. Живопись. Скорее, сад: дикий, запущенный, где и деревья, и травы растут, как им вздумается, по велению неба ли, земли ли, дождя, засухи. Или сады.

Я выросла в деревне, с двумя бабушками и дедушкой. И вся моя жизнь – наша – была не в доме, а в саду. И до окончания школы практически не выходила из своего сада: это то, что я любила, люблю и буду любить. На этом, и на том свете. Может, я там и осталась, а здесь просто усвоила правила, по которым живут люди, не деревья. Усвоила плохо, на троечку, притворилась человеком, женщиной, на время(( И, когда мама мне пишет, сообщает: вот, срубила вишню, еще черешню, еще…на дрова…это звучит, как поминание усопших. Я просто умираю вместе со срубленными деревьями. Хотя понимаю, почему она… И если бы я жила там, возможно, тоже, как мама… И соседи бы говорили: «Тебе есть, что рубить, у нас даже этого нету, вот и мерзнем зимой».

– Писатель может быть бесстрастным? Вы, Анжела, натура страстная до какой степени? Скажем, в соотношении эмоций и разума, какая доля последнего? И нужен ли творческому человеку разум, в принципе?

–Может ли писатель быть бесстрастным? У писателей и спросим) Эмоции, разум…сложно ответить… Я живу жизнью, а как…дышу. Чем дышим? Эмоциями, разумом?) Иногда мне дышится так. Иногда по-другому. Иногда задыхаюсь. Мне сложно поддерживать определенный ритм дыхания. Да я и не стремлюсь уже)). Для меня важно, зачастую, догнать себя, оказаться в том месте, куда устремилась какая-та часть меня – место в метафизическом смысле. На это уходит время, нервы, попытки понять, что за место, и где оно находится, и как до него добраться. Но когда приходит понимание или озарение, обретаю спокойствие.

– В каком-то интервью, из первых, Вы посоветовали начинающим писателям не писать, если они это могут. Вы бы сейчас повторили эти слова? И что значит, не мочь не писать? Вы пытались когда-нибудь подавить в себе эту потребность??

– Инна, Вы говорите: «в одном из интервью», а я не каждый день раздаю автографы. И та же ситуация с интервью)). Не знаю, я не могу никому ничего посоветовать. Да, я очень долго не пишу. Или пишу и рву. Сразу. Я очень долго жду. Это, по сути, единственное, чем я занимаюсь в жизни: или догоняю себя, или жду. Мне нравится ожидание. Поэтому не пишу. Годами. А между ожиданиями – дети, дом, семья, работа, реальность. Больше года я нахожусь в Израиле, но ощущение такое, что прожила я этот год не в Израиле, а на Плутоне. Я бы сказала, да, целых 248 земных лет за один год: очень много внешних событий, изменений, перемен, переездов, много разных занятий, работ. Из того, что я отношу к ожиданию, – только море. И несколько дней на Маджоре, когда все же погрузилась глазами в воду, в вершинах гор, посыпанных уже снежком, в соснах.

– Вы, девочка из Молдовы, с родным языком молдавским (румынским, если это важно), пишете сейчас на русском. Можно ли говорить о чувстве языка? Его осязании?? Если сравнить русский и румынский, то их возможности выразить то, что хочется, – они равны, или есть нюансы?

– Вот так случилось, что русский. А мог бы быть другой. «Родина – это язык и ничего больше» (Чоран).

Возможно, не знаю. «Поэзия – это поток радости, боли, изумления и малая толика слов из словаря» (Джебран), – мне это ближе.

Выразить… Да, я пыталась выразить…

Сейчас мне интересно другое: то, что само себя выразит, что порывается, выражается само. Это потому, что я ленивая, не могу сказать «созерцательная»). У меня не было времени – и нет – даже на то, чтобы перечитывать свои любимые книги, не то, чтобы читать. А на работе мечтаю о том, как живу уже подобно человеку из трактата Чжуан-цзы, и смотрю на мир через окошко, величиною с кувшинное горлышко.

– С какими чувствами Вы уезжали когда-то из Кишинева?

– Я не помню, с какими чувствами уезжала из Молдовы, но в поезде оказалась с двумя баночками орехового варенья и коричневыми ладонями. Потому что чистила орехи. И в туалете долго пыталась смыть коричневый оттенок. Не удалось. Смирилась. И мне нужно было срочно добраться из пункта А в пункт В. Это путешествие затянулось на 25 лет.

Сибирь… У меня с географией сложно. Но и Сибирь, и Молдова, и Израиль, и озеро Маджоре – на Земле. И уже не так важна география, когда «в этом мире жить невозможно, но больше негде» (Керуак).

– Молдаване в Сибирь не по своей воле ехали. Вы, пожалуй, редкое исключение. И как Вам там было? Есть словосочетание устойчивое «сибирский характер». Ваш как-то изменился? И что неизменное, от рождения данное, в стенах родительского дома впитанное?

– С детства боялась Сибири: вагонов, морозов, колючей проволоки, голода. От архетипов никуда. Тем более, если это касается Сибири. Красивое имя, правда?))

https://www.youtube.com/watch?v=gkInWkFUj7Q

В Красноярске я жила с Антоном, Лучией, Женей, вела очень-очень, даже чересчур, тихую и спокойную жизнь, в которой нашлось место всему: любви, детям, книгам, музыке, кулинарии и т.д. Можно сказать, вся моя более-менее осознанная жизнь прошла на берегу Енисея. Какой у меня был характер по приезде в Сибирь? Явно, не из легких, не воздушный, раз Антон женился на мне, и мы оказалась в том краю) На момент нашего знакомства у Антона – мужа – не было никаких проблем, парню было скучно, а тут я – дочь в Молдове, переезды, гражданство, документы… Молдавский ветер унес его скуку сразу. В Молдове Антон мерз, как нигде в мире))) А он родился и вырос в Сибири)

Я не боялась Сибири, все же Сибирь – это не дворец Ахашвероша, где Эстер боялась, что забудет и перепутает, когда наступит суббота.

– Ваше мнение, национальность – это что?

– Мне сложно говорить о национальности, очень сложно, поскольку в моих координатах такой графы нет. Мне интересны люди: чем живут, дышат; интересны озера, интересно Балтийское море.

– Вы можете себе представить возвращение домой? Вообще, есть ли у Вас ощущение дома? И нужно ли оно? Вы кажетесь перелетной птицей…

– Ощущение дома… да, оно у меня внутри. Временами присутствует, временами – нет: теряется, и возникает ощущение дороги. Особенно сейчас, после 25 лет седентарной сибирской жизни.

Вернуться домой?.. Мне кажется, я не уехала. Чтобы вернуться) Отдалилась на время. Могу приблизиться опять).

–Творчество любого автора – его характеристика. Согласны? Возможно, я заблуждаюсь, но, судя по многим признакам, оно так. И если я права, то Ваш иронично-нервно-грустный мир – он в Вас всегда. Каково ближнему кругу Вашему – рядом с Вами? Или Вам все прощают?)

– Каково близким со мной? Сейчас спрошу у Жени, она рядом. Мы в поезде. Молчит. Очевидно, ужасно((