ХУДОЖНИК
Я слушаю его – и почему-то вспоминаю недавно прочитанный очерк про Гришу Перельмана. Хотя почему – «почему-то»? Алгоритм восприятия мира в кое-чем сходится.
Математик Гриша Перельман прячется от коллег, от славы, от журналистов, и, что совсем страшно, от денег. Ему мировые светила говорят: dear messier Perelman, ваше решение задачи Пуанкарэ – это блестяще, но, пожалуйста, опубликуйте его в официальных источниках, и тогда слава, и миллион — ваши.
А Гриша молчит. Ему, видимо, нравится исключительно процесс решения. А остальное – признание коллег, бабы, бабки, шмотки, икра черная, водка прозрачная – индифферентно. Жирный знак равенства. Был бы под рукой огрызок карандаша да кусочек чистой бумаги.
Витя Гуцу, конечно, не дошел до той крайности, после которой человеку ставят диагноз «гений», считай, что ставят крест, и оставляют его жить наедине со своей болезнью, изредка пытаясь урвать продукты распада его гениальности, в коммерческих целях. Виктор, конечно, куда более адекватен окружающему миру. Вот я, например, журналист, но он от меня не спрятался. Поклонникам его таланта он время от времени тоже может явиться, собственной персоной, или, как вариант, выставив свои картины.
Но! Я знаю, например, что на контакт со мной художник пошел исключительно благодаря моему правильному, хотя и не осознанному поведению. Просто я как-то забежала на ежегодную выставку молдавских художников, выставка огромная, я бреду-бреду, а возле его картины — остановилась. В смысле, глаз остановился, а затем и все мое тело, взятое вместе с душой, вошло в ступор. Закружило, завертело, захватило что-то серо-зеленое, вроде как из сумеречной зоны, но – Бог мой – как же это красиво! Я бегу потом к нему и взахлеб, пропуская слова, рассказываю про недавние переживания… Витя и подумал: ладно, раз нравится, пусть приходит, еще покажу.
Но вообще, ему этот самый материал, который я сейчас пишу, — как бы это мягко сказать? – глубоко безразличен. Думаете, у него такая версия эпатажа? Думаете, кокетничает? Понимаю. Я бы тоже так думала. Но вот вам доказательства обратного.
Сижу я у него в мастерской. А тут – случайное совпадение – друзья-художники за пять минут до меня с «Задоринкой» подошли. Отмечать вступление одного из них в элитные ряды Союза художников. А Виктор, значит, с другим гостем ему рекомендации писали. К слову, о членстве. Я спрашиваю: А оно важно в жизни художника? Виктор отвечает: «Да как сказать? Каждый вступает по своей причине. Кому-то нужна справка для приватизации, кому-то еще для чего. У меня, например, был лишний повод зайти за рекомендацией к Михаю Греку». В союз Гуцу приняли не сразу, так что поводы находились.
Но вернусь в мастерскую. Я, как человек взрослый, понимаю, что их планы и мои планы – разные. Из-за досадного стечения обстоятельств им — не пьется, мне – о возвышенном не спрашивается. В поисках компромисса предлагаю: вы, господа художники, на меня внимания не обращайте, радуйтесь жизни, а я пока почитаю все, до меня о художнике написанное. Если таковое, конечно, есть.
Что-то есть. Достает Виктор пыльную коробочку, сам, будто в первый раз, копается, и выуживает буклетики, да пару заметок «про нашего мальчика». Читаю о нем слова искусствоведа Валентины Бобковой, текст очень мудреный, что-то про трансцендентальность, про обратное «я», понятны в нем, поверьте на слово, только предлоги и союзы. Я интересуюсь: «А что это, Виктор, имели в виду?» — «Вы о чем? А ну-ка почитайте?». Читаю. Виктор погружается в глубокую паузу, взгляд тоже виснет. «Я не знаю… Если честно, я впервые слышу». Позже в мастерской появляется сама Бобкова. Виктор ее и спрашивает: «Слушай, тут журналистка раскопала твою аннотацию к выставке, помнишь, лет пятнадцать назад писала, я только сейчас услышал, и ничего не могу ей объяснить». Искусствовед объяснила. И я поняла в целом, что Витя Гуцу – классный художник.
Читаю интервью с ним в одной газете. Он, кинув глаз, комментирует: «Ну, вообще-то писал не специалист, это исключительно авторское мнение…». Заканчиваю публикацию. «Здорово написано!» — говорю ему. «Правда? – Виктор пожимает плечами. – Я вообще-то так и не прочитал. А что, хорошо написано?». Он не выеживается. Он – такой. Его знакомые журналистки уговаривают: «Витя, давай мы про тебя в журнал напишем. Журнал глянцевый, не бедные люди читают!». А он – ни в какую. Его, понимаете ли, смущает только одна мысль, что сотни разных рук станут ЭТО листать. Я ему объясняю – пиару нельзя сопротивляться. Но он не хочет пиара лишь бы какого. Сейчас особенно опасно, говорит он, сейчас культ денег, девять художников из десяти ориентируются на рынок. В общем, ухо надо держать востро, чтобы не поддаться искушениям. «Я жив, не умер, и мне достаточно»….
«Правильно! Настоящему художнику вся эта возня вокруг него только мешает, – просвещает меня тот, которого на днях в СХ приняли, — Я вот от интервью никогда не отказываюсь, я пиарюсь. А Витя – не хочет, или не может». В голосе если не зависть, то восхищение. Между прочим, у Вити за год две картины проданы. У этого – шестьдесят. Но это так, к слову…
Чего же может, или хочет Витя? «Жванецкий как говорил? – рассуждает художник — «Писать, с ударением на первом слоге, как и писать, с ударением на втором, нужно только тогда, когда уже не можешь терпеть». Меня разбуди ночью и спроси: «Хочешь писать?»… Да, конечно, хочу, всегда хочу! Кто-то может заниматься и тем, и этим, и еще чем-то. А я этим, в смысле, художеством, заболел 25 лет назад. И все».
Бескомпромиссный человек. Любил «Машину времени» — разлюбил. Разочаровался: «Тоже мне, поет «Не стоит прогибаться под изменчивый мир», а сам в трех передачах участвует, там бизнес, здесь бизнес. Не честно! Вот питерский «Аукцыон» — никогда не прогибались. Люблю Константина Никольского. Абсолют, точка отсчета – Александр Башлачев».
Хотя у самого к черному и белому допускаются тысячи нюансов. Я, конечно, про работы. Искусствовед Валентина Бобкова поясняет: «Он начинает играться с реализмом – и доводит его того состояния, чтоб ему это нравилось. Он играется как ребенок. Только у детей процесс неосознанный».
Только у детей? «Автопортрет писал – друзья так же, как сейчас, сидят, и говорят: глаз выше, бровь левее, бровь длиннее… Вышло здорово, кстати»…
Его картины – в частных коллекциях, галереях, музеях по всему миру. Швейцарец Томас Бухели, военный атташе в посольстве Швейцарии в Киеве, уже целую коллекцию – 30 картин — собрал. Заодно в посольстве выставку организовал, под названием «С крыльями и без». Потому что вошли в нее цикл работ, на которых изображены люди, с крыльями и без. Щемяще-грустные картины, после которых хочется пойти в Храм.
Есть цикл «старые фотографии». Есть портреты родных. Тогда были другие, совсем другие лица, сокрушается глазами Витя. Сейчас таких нет. Или, может, иногда стоит поискать? Не зря же родную жену Машу, оттолкнувшись от Веласкеса, одел в старинные платья. «Это не инфанта, — возмущается Виктор, — это Маша в детстве. Инфанта злая!»
А Маша – добрая. Я по глазам на портрете вижу. Он мало говорит о ней, он вообще скуп на слова, но по его глазам тоже видно: Маша – добрая. Еще есть дочка. Обе – святое. Как и работа.
Говорят, он не продает картины, на которых изображены его родные. Потому что родные не продаются. С другой стороны, говорят, он может запросто подарить какой-нибудь свой чудесный натюрморт, завораживающий пейзаж, или что-то еще. Если он так почувствовал.
Вот и все. Я, правда, ничего не сказала про собственно его работы. И правильно, наверное, сделала. Потому что его работы – это состояние. Подобно той классической музыке, что чисто звучит в проигрывателе его мастерской. Их не нужно описывать – их лучше всего видеть. Поэтому мой вам совет. Найдите его работы. И вы сами все поймете.
Инна Желтова.
