К Возному вопросы были давно. Раздражитель общественного спокойствия, тиран ранимых примаров и суетливых консильеров,  демонтажник (да простит мне русский могучий подобные импровизации) строительных заборов, дурной сон полицейских. Сложный, вредный, беспокойный. В обвинениях и оскорблениях. И все же, я точно знаю, что, случись что-то, что связано с нарушением моих прав или навязыванием дополнительных обязанностей, обращусь к нему. Пусть не по адресу. Пусть понимая, что не соответствую его взглядам на журналистику, и он может мне это припомнить.  Все равно ведь не пройдет мимо. Не идеал. Но с особыми приметами. – Расскажи о себе. Где жил, учился, как лето проводил, где отдыхал, какие пионерлагеря прошел, какой любимый предмет в школе был, какая специальность указана в дипломе. Все-все расскажи, чтобы понимать, какие исходные данные должны быть, для того, чтобы впоследствии стать гражданским активистом? – Вполне стандартное детство в обычном рышкановском дворе и в обычной школе. Любимые предметы – география и история, а также физкультура. Пионерских лагеря всего два – на море в Сергеевке и «Строитель» в Кондрице, зато море приятных воспоминаний и первых любовных переживаний. Еще в одном из старших классов был военно-трудовой лагерь в Бубуечь, где научился собирать и разбирать автомат Калашникова, бегать кросс по 6 км и подрезать виноград. После школы была учеба в Экономической академии. Сначала два года по специальности «Кибернетика», но не зацепило. Зато была дружная группа. Оставшиеся три года –по специальности «Менеджмент предприятий». После института – работа в качестве менеджера в нескольких фирмах и опыты в сфере предпринимательства. Ничего особо интересного. Пару лет проработал в одной популярной газете в качестве менеджера по рекламе. Иногда приходилось писать и статьи, и это, пожалуй, сыграло решающую роль в моем неожиданном превращении в активиста. Когда в 2010-ом году начинала строиться автомойка на Димо, и пресса приехала поснимать протест, я хорошо понимал, что им нужно, и в результате получился неплохой сюжет.  Но стандартного рецепта появления активистов явно не существует. Кишиневские активисты в прошлом – это и дизайнер, и швея, и торговец на бирже, и экс-вицеминистр, и режиссер с актрисой. Весьма разные люди. К сожалению, пока нет каких-то инструментов по выявлению потенциальных активистов. – Кстати, Виталий… ты не против последней формулировки? Или как правильно тебя называть? – Гражданский активист – это хорошая формулировка. Не очень пафосно, и в то же время точно определяет, что я – не «профессиональный работник гражданского общества». Не эксперт и точно не общественный деятель.  – Прочла интервью твое прошлогодней давности. Где ты говоришь о гражданском обществе так: есть элита, есть те, кто в поле, и те, кто голосует в соцсетях. Может, не дословно, но, по сути, так… скажи, что-то за год изменилось? Пусть хоть немного – но хуже? Или лучше? – Все осталось по-прежнему. Это параллельные миры, которые иногда пересекаются, но чаще – нет. Им скучно друг с другом, как скучно в одной компании профессиональным охотникам и заядлым театралам. Из забавного за последний год – это общение в последние пару месяцев с одним «профессиональным экологом», который не стал участвовать в...

Давно хотел написать о замечательной журналистке Инне Желтовой, но я всё же фотограф, а не журналист, поэтому просто задал вопросы.   – Инна, я знаю, что украинская ядерная физика лишилась прорыва, но Молдова приобрела неповторимую журналистку. Как это произошло? – А я знаю, что ты обожаешь провоцировать, и сейчас, в очередной раз, стала свидетелем провокации. Или – жертвой? Украинская ядерная физика осталась, как минимум, спасена от очередной бездарности. Это была наглость, с моей стороны. Или, с другой стороны, доверчивость – я поверила нашему преподавателю физики, бывшему директору школы, которому я – из страха и пиетета – отвечала лучше, чем могла, и, в довесок к уважению к Георгию Ивановичу, имела неосторожность, влюбиться в Нильса Бора и его квантовую физику, а также немного порадовать учителя на районных Олимпиадах. Не более того. Но ему, давно не встречавшему в сельских классах девочек, которые хоть как-то бы проявляли интерес к физике, этого показалось достаточным, для того, чтобы посоветовать моей маме, отдать меня в его любимую науку. Он даже был готов сосватать меня в Зеленоградский НИИ, где он работал, до того, как вернулся в родное село. Или же, как вариант, в Одессу. Честно: я не помню, как назывался ВУЗ, но помню, что речь шла о факультете ядерной энергетики. Извиняет мою наглость еще и то, что я слабо верила в перспективы поступления на журфак. Мне казалось, что покорять творческую профессию могут исключительные личности. Поэтому смиренно захватила с собой учебники физики и математики и готовилась по ним, пока шел творческий конкурс. А когда этот этап, к моему восхищению, оказался преодолен, мне пришлось в срочном порядке латать значительные пробелы во французском языке, которые, в ужасе (она меня не учила), но методично, латала моя мама, замечательный преподаватель этого языка   – И как тебя встретил факультет журналистики? – Хреново, если одним словом. Если в паре фраз, то деканом, который вынес мне мозг за день пропущенных лекций, причем, по уважительной причине, так как я дежурила по общежитию, и заодно сетовал, чего я притащилась в его Молдавию, а не поехала в Киев, что было бы логично для жительницы Украины (справедливости ради, в мой адрес это было единственное проявление национализма, о котором я была очень наслышана заранее). Моими однокурсниками, особо, теми, что после армии, эрудированными, раскованными, на фоне которых я, еще три месяца назад звезда и надежда села Зализничное, потухла, скисла, затихла, и надолго. Молодыми бравыми активистами, которые подорвали своей ретивостью веру в чистоту комсомола, закинули зерно сомнений в порядочности и честности всего человечества – а я приехала именно такой, а также помогли, самим фактом своего бытия, понять всю глубину слова «идиоты». Впрочем, сегодня почти все из них так же рьяно сражаются, каждый на своем фронте, только уже – за европейское, а не коммунистическое будущее нашей страны, и прекрасно, во всех смыслах, живут. Словом, к концу первого курса я стала, на нервной почве, плохо видеть, и мечтала поскорее бросить журфак. Но это – отдельная история, и я даже паре-тройке человек как-то пообещала написать...

Рыжий, честный, влюбленный? Или белый, нежный, грустный? Выбирайте. Забавное ощущение, но, глядя на ее шкатулки с котиками, хочешь не приобрести, а завести – именно, как заводят очередного хвостатого хулигана, с первого наглого взгляда обрекающего тебя на еще одного любимца. Ирина Цуркан – из того числа мастеров, чье настроение, в котором она творит, в эту самую минуту, обязательно отзовется в работах. По крайней мере, можно пофантазировать на эту тему — и, скорее всего, не ошибиться. Грустные, шаловливые, нежные, уютные, печальные, царапающиеся, сползающие кошки, панды, совы и ёжики, черные, белые, рыжие, разноцветные – ее отражения.  Сабли в ножнах, острые перцы, револьверы и перья – и тут, в ее закладках, тоже можно поиграть в эту игру — угадать настроение, с которым Ирина взяла в тот день в руки плоскогубцы и бокорезы. Казнить или помиловать. А ее открытки, винтажно-будуарные, словно пудрой присыпанные, карамельно-девичьи, с чайными розами, посвящения Азии, в оттенках хаки и аспарагуса, с нависающей сакурой, стеблями бамбука, китайской пагодой, или лаконично-минималистские, черно-белые, с контурами увядающей ромашки? – опять-таки, невольно задумываешься о диапазоне чувств и поисков натуры. Заход, по случаю, к ней в «живой журнал» – почти как контрольный выстрел. Лучше б не заходить, ей-богу, чтобы не мучиться, каким вопросом начать – хочется ведь соответствовать и слогу, и глубине. Но сегодня ее не поэзия волнует, и не рассказы. Другие Музы – и мне почему-то легче. Правда, не ей – там столько желаний, и руки зудят, и в душе постоянное смятение, но времени – не по размеру желаний, в общем, страсти. Несмотря на внешнее спокойствие.   – Ирина, некоторый накопленный опыт подсказывает, что путь от когда-то полного надежд (кстати, лично вы были полны надежд?) на эту жизнь молодого специалиста, со свежим дипломом, до его ипостаси в сегодняшнем дне, как правило, извилист, полон ловушек, оглядывания назад, чего-то там еще… Вот вы когда-то закончили филологический факультет. Сегодня – известный мастер хэндмейда. В Вашей истории что было? Что должно было быть? Чего хотелось? Как пришли к настоящему?     – Разумеется, надежды юношей питают. О старцах не буду, мы туда еще успеем. Путь был долгий, возможно, не особо извилистый, но сложный. У меня нет художественного образования, это мешает, но есть желание учиться, расти, развиваться, и то, что я делаю, дает мне стимулы к этому развитию. Начиналось все как хобби, которое постепенно занимало все больше места в жизни и плавно переросло в, надеюсь, дело всей жизни. Ну, или одно из, я еще не решила. Если бы мне кто-нибудь лет в двадцать пять моих сказал, что я буду делать то, что я делаю, я бы первая удивилась. Было всякое – и разочарование в своих силах, и желание все бросить и пойти спокойно преподавать в школу (хотя где школа и где спокойно, это еще вопрос), и непонимание окружающих. Но все проходит. Не могу сказать, что все желания исполнились, планов и задумок много, но уверенности в себе прибавилось. И всегда есть куда стремиться.  – Я вот назвала Вас хэндмейд-мастером. Это правильно? Вы себя...