Наше «сегодня» подсказывает горизонтали. Не карабкаться вверх по одной прямой, не дотянулся – разбился, дотянулся – а стоило ли так ладони в кровь? Причем, горизонтали кривых, изгибами выносящих то к одному, то к другому берегу, и уже не понять, откуда эти кривые – то ли два конца одной прямой когда-то наивно попытались загнуться в параллели, то ли ломаные линии округлились в углах, растягиваясь в надеждах оседлать себя. Не у всех, конечно, так, – один не понял, другой не сумел. А третий и понял, и умел, потому что – баловень, если не судьбы, то собственных талантов, про которые понял главное – их не стоит бояться. И будет тогда взаимность.
От этой взаимности родится красота. Такая, что вздохнешь, смирившись: что ж, если и признавать поражения собственных иллюзий, то только на таком контрасте. А если уж совсем просто, то фотографии АЛЕКСАНДРА ДИМИТРОВА – редкая радость в бесконечности ленты, радость, которую так сильно хочется вытащить оттуда, из недр всеядных сетей, смахнуть невесомым шелком брызги сторонних радостей, тени поисков и крики страданий, чтобы ничего не отвлекало – и поставить под солнце. А можно и без него – и так хватит и света, и солнца, и тепла.
– Александр, а вот скажите, как филолога занесло в карикатуру? Это была вынужденная необходимость, или это филфак был потому, что в жизни любого человека должен случиться какой-нибудь … филфак, потому что так принято было, а на самом деле, параллельно, с детства, в вас жил художник, с иронией заглядывающий в жизнь?
– Видите ли, Инна, с детства я вечно путаюсь в каких-то параллелях – сплошные параллельные миры… Мои родители старались дать мне всестороннее образование, от которого я отлынивал в те времена, как только мог. Не без боя в буквальном смысле слова давалась мне музыкальная школа, куда я тащился уныло, получив в качестве отеческого напутствия на дорожку очередную порцию родительского ремня. Теперь часто вспоминаю слова нашего преподавателя Леонида Имановича Фельдмана: «Сапожники, запомните: когда вы повзрослеете, будете жалеть, что так плохо учились!»
Тогда я не обратил внимания на эти пророческие слова, и, как только окончил музыкальную школу, тут же продал мой великолепный итало-немецкий аккордеон на 96 басов и 12 регистров «Баркарола».
Тогда меня больше увлекала бас-гитара, на которой я играл в школьном ансамбле, поэтому аккордеон не выдерживал никакой конкуренции и был поспешно продан и забыт. О чём я теперь искренне жалею. Хотя, надо отдать должное и бас-гитаре – в течение трёх лет она меня кормила на свадьбах и кумэтриях. Но Баха и Моцарта я полюбил всё же благодаря моей музыкалке.
Другой моей параллелью был спорт. Мой отец, преподаватель физвоспитания, великолепный волейболист, определил меня в ДЮСШ, где я с удовольствием «волейболил» несколько лет. Но, как известно, природа отдыхает на детях гениев, и больших успехов в волейболе я не достиг. Зато получил хорошую школу товарищества, коллективной игры, понял, не раз получая по голове мячом, мушкетёрский принцип «один за всех и все за одного». Очень благодарен своему отцу и за то, что он привил мне любовь к природе через туризм и всю сопутствующую ему палаточно-костровую атрибутику. А моя мама в это время усиленно прививала мне любовь к чтению. Благодаря маме я, как и многие советские дети, узнал Чуковского, Маршака, Маяковского, Агнию Барто, Гайдара, Сутеева, Носова, Андерсена и многих других. Выписывала для меня «Весёлые картинки», позже «Мурзилку». Помню до сих пор вкусно пахнущий очередной номер детского журнала и то счастье и волнение, с которым я перелистывал его страницы. Любовь к детским журналам сохранилась до сих пор, и теперь я сам участвую в их создании, рисуя для детей весёлые комические рисунки.
Будучи ребёнком, я срисовывал понравившиеся мне картинки, особенно рожицы членов редакции «Весёлых картинок» – Самоделкиных, Карандашей, Незнаек, Петрушек… Иронического отношения к жизни тогда у меня ещё не сформировалось. Был лишь один восторг. Ирония появилась позже. Потом она сменилась сарказмом. Потом пессимизмом. И, наконец, всё обернулось чисто экзистенциальной созерцательностью благодаря фотоаппарату, с которым я дружу с четырнадцати лет.
А на филфак меня «занесло» всё же не случайно. Любовь к литературе побудила меня к первым попыткам наивно-подросткового стихотворчества, потом к «прозе». В конце концов, однажды я решил, что мне нравится журналистика, и всё тут! Но при поступлении мне сказали в приёмной комиссии, что для творческого конкурса у меня маловато публикаций – было всего штук шесть, а надо около двенадцати. Я расстроился, но меня успокоили, предложив поступить на филфак, а на втором курсе перевестись на отделение журналистики (тогда журналистика ещё не была отдельным факультетом). Поступил на филфак. Параллельно (ох, уж эти параллели!) стал «вольнослушателем» на отделении журналистики. И очень разочаровался. Тогда всё было подчинено одной идеологии, втиснуто в рамки ленинской концепции «однопартийной печати и литературы», и мне стало очень скучно и тоскливо.
– Неужели диссидентствовали?
– Нет, у меня не было никаких модных тогда диссидентских и антисоветских настроений, я был вполне благонадёжным членом ВЛКСМ, исправно платящим членские взносы размером в 2 коп. ежемесячно. Хотя я уже тогда порисовывал весьма недружеские шаржи на некоторых комсомольских активистов за их карьеризм и лизоблюдство.
И тогда я самонадеянно решил: «Не буду танцевать под дудку редактора! Лучше свободно преподавать литературу, чем несвободно писать!». Наивная молодость… В конце концов, решил плыть по филфаковскому течению, о чём, кстати, не жалею. На филфаке в то время был прекрасный преподавательский состав. Помню до сих пор, как искренне возмущалась наш доцент Татьяна Николаевна Васильева, читающая нам курс зарубежной литературы: «Что за студенты пошли! Не могут отличить гугенотов от готтентотов!» И вы знаете, становилось как-то стыдно, что мы ещё не знали, кто такие готтентоты. Но тогда меня волновали больше не эти представители южно-африканского племени (кстати, ныне здравствующие, в отличие от несчастных гугенотов, перерезанных добрыми католиками чудной августовской ночью накануне праздника Св. Варфоломея).
Тогда меня больше волновал нежный профиль одногрупницы Люды, который я самозабвенно зарисовывал в тетрадку во время очередной лекции о каком-то там дремучем Эразме Роттердамском (многое я бы отдал сейчас, чтобы послушать ту лекцию!). Более того, благодаря филфаку я побывал на Алтае на родине В.М. Шукшина, увидел донские степи и ещё больше проникся духом шолоховских произведений. Потом, проработав 15 лет школьным учителем, я приобрёл большой опыт работы с детьми, что тоже очень пригодилось в жизни. Со многими бывшими учениками до сих пор дружу и встречаюсь, обсуждая за чашкой чая вопросы литературы и вообще «за жизнь» с высоты жизненного опыта уже сорокалетних, слегка располневших дядечек и тётечек. Так что филфак – звучит гордо!
А в карикатуру меня занесло вполне закономерно, можно сказать, это было кармически предопределено. В начале 90-ых годов я опубликовал в нашем профессиональном журнале «Словесник Молдовы» подборку «перлов» из сочинений моих учеников, которые я решил проиллюстрировать. Ну, как не зарисовать такие изречения типа «Алексей Мересьев варил себе чай с оставшимся керосином», «Дед лупил Алёшу, не видя других методов воспитания», «Музыку нужно слушать всем сердцем – в наушниках», «Маша считала, что дворовые – это не люди, а простые дворяне», «Грузовик перевернуло вверх ногами» !.. На уроках я часто проводил «разбор полётов» с учениками именно таким образом: показывал им эти картинки, конечно, не называя имён авторов. Зато было смешно, весело, и таким образом дети запоминали, как нельзя писать. Опубликовав эти картинки, вошёл во вкус – стал приносить карикатуры в учительскую газету «Făclia» («Факел»)… и пошло-поехало. В 1998 году я настолько обнаглел, посчитав себя законченным карикатуристом, что решил полностью посвятить себя карикатуре уже на профессиональной основе. Вот так я и въехал на белом коне в журналистику, да только в другую дверь, более узкую и со двора.
– И куда именно вела эта дверь? Что за редакция? Вообще, как работают журналисты и фотографы, я знаю, а как карикатуристы, – могу только предполагать. Это были задания завотделом или редактора, или, напротив, у Вас была тема, и Вы ее предлагали изданию?
– Мне проще ответить на вопрос, где я не работал. Могу с уверенностью сказать, что это журнал «Contabilitatea și audit» («Бухгалтерия и аудит»). Хотя надо полистать и его, а вдруг и там слямзили какую-то мою картинку. Бывало, я находил в какой-то газетёнке свою карикатуру, только переделанную и с другим текстом, полностью искажающим смысл карикатуры. Хоть в суд подавай! Но я обычно махал рукой на всё это. Себе дороже – все эти судебные иски да дрязги… Однажды одна редакторша сказала мне просто, без обиняков: «А зачем нам карикатурист? Мы и так тырим карикатуры, какие хотим…»
Если говорить о темах, то предлагаю их, в основном, я. Есть и задания, конечно, но мне предоставлена полная свобода выбора сюжетов, и мне это очень нравится. Это сладкое слово – свобода! За которую, к тому же, ещё и платят. Конечно, для этого мне надо быть всегда информированным, и я каждый день перелопачиваю тонны информации, которая рано или поздно превращает вас если не в циника, то в безнадёжного пессимиста. Как тут не вспомнить слова профессора Преображенского, сказанные доктору Борменталю: «И, Боже вас сохрани, не читайте до обеда советских газет!» А читать надо – профессия такая… Так что, карикатуристам тоже полагается молоко за вредность на производстве. Тем более, что газеты уже не советские, где всё было распрекрасно, и жизнь – сплошная благодать, а наши, в которых одна лишь чернуха, вызывающая непреодолимое желание повеситься.
– Когда-то вы съездили в Румынию на выставку карикатуристов. Темой стала борьба с коррупцией. Кстати, тема для нас вечная. Как вам кажется, карикатуру можно считать инструментом борьбы? Ваши восточно-европейские коллеги что рассказывали на этот счет? И, да, как вам кажется – уж коль затронули больное – коррупция в нашей стране истребима, или это данность, которую никакими грантами, и уж, тем более, искусством, не изжить?
– Если и изжить, то только не грантами или искусством, а длительным тюремным заключением и общественно-полезным трудом в условиях колонии строгого режима. Хотя и это не вылечит общество от тяжкого недуга взяточничества. Пока существует наша «цивилизация», коррупция неистребима.
Она и в колонии процветает успешно, только в ином виде и в других масштабах. Но необходимо хоть как-то контролировать её или хотя бы создать иллюзию упорной борьбы, чтобы зажечь в приунывших гражданах искорку надежды и веры в справедливое общество. Что и делают не без успеха нынешние власти. И карикатура в данном случае уже не инструмент борьбы, а просто констатация факта.
Недавно я подготовил подборку своих антикоррупционных карикатур за несколько лет, для организации Transparency International Moldova, с которой я сотрудничаю с 2003-го года. О многих я уже позабыл и смотрел на них глазами стороннего наблюдателя, который видит их впервые. Вы знаете, я ужаснулся. Несмотря на смех, которые они вызывали, захотелось плакать.
Карикатуры явно демонстрировали, что ни о каком оздоровлении общества не может быть и речи. Более того, болезнь прогрессирует. Поэтому наши встречи с восточно-европейскими карикатуристами иногда напоминают мне дружеские посиделки коллег-паталогоанатомов, которые за бутылочкой пива весело обсуждают вопросы здравоохранения.
Мы прекрасно проводим время, организовываем совместные выставки, на которые приходят иногда даже представители местной власти, в отличие от наших чинуш, которые с высокой башни плевали не только на искусство, но и, вообще, на весь народ. Мои коллеги высказали даже такую мысль: ну, хорошо, власть считает своих граждан навозом.
Но ведь и навоз должен быть как-то удобрен, смочен слегка, что ли, иначе из него ничего не произрастёт, и нечем будет кормить эту самую вечно голодную власть. Останутся лишь жалкие крохи ни на что не годной сухой «балиги». Этих элементарных вещей наши отцы молдавской демократии не хотят понять, и сколько карикатур ни рисуй, всё это, как для мёртвого припарки. Но я всё же с оптимизмом смотрю на будущее нашего общества. Правда, как заметил известный исследователь С.Н.Лазарев, выживут не все.
– А есть ли в карикатуре темы, которые хотелось бы поднять, но не сложилось, потому что не востребованы, не поймут, и так далее?
– К сожалению, в наше время стал невостребованным простой добрый юмор. Когда-то у нас его было очень много. Это и понятно почему: нельзя было критиковать власть, разве что проворовавшихся директоров торговой базы. Как бы ни было, читатели хотели отдохнуть и просто посмеяться. Перелистайте старые страницы нашего великолепного сатирического журнала «Кипэрушул», и вы убедитесь в этом. А сейчас работа карикатуриста иногда напоминает мне профессию киллера по вызову.
Часто во время избирательных компаний мне звонили и заказывали карикатуру на того или иного кандидата.
Но в век фотошопа уже и карикатура не требуется – достаточно несколько щелчков на клавиатуре, и убойный фотоколлаж готов.
– Задумалась: карикатурист может работать, что называется, «в стол»? Ну, как, например, писатель?
– Ну, а чем карикатурист хуже писателя? Будучи студентом, я тоже рисовал карикатуры «в стол», зная, что их никогда не опубликуют. Объектами моей критики, как я уже говорил, были «комсомолисты»-карьеристы. Один раз нарисовал даже карикатуру на тему… лозунгов КПСС и маловразумительных докладов Л.И.Брежнева (который был, кстати, не таким уж плохим дядькой).
Стал показывать на перемене одногруппникам, пока один знакомый не посоветовал не делать этого, так как в каждой группе имелся свой ангажированный известными правоохранительными структурами «стукач». Теперь, в эпоху соцсетей такого понятия, как работать «в стол», наверное, уже нет. Ну, разве что в Северной Корее, если найдутся такие смельчаки-смертники.
– Как вам кажется, популярность карикатуры как жанра, зависит от способности того или иного сообщества смеяться над собой, и признавать свои слабости? Если да, то с этой точки зрения, мы, молдаване, склонны к самоиронии, или не очень?)
– Судя по количеству сатирических журналов (которых у нас ровно ноль целых и ноль десятых) и публикуемых карикатур, наше сообщество считает, что достигло совершенства и критиковать уже нечего.
Когда-то в детстве я часто видел в домах молдавских крестьян целые подшивки журнала «Кипэрушул». Теперь уже и самих-то крестьян в домах я не часто вижу.
Не знаю, насколько склонны сейчас мои соотечественники к самоиронии, но к чему они уж точно склонны, так это свалить поскорей из этой страны и как можно дальше. Прогресс налицо.
– Карикатуры и популярные нынче комиксы – между ними есть что-то общее??
– По своей сути – комикс, как разновидность карикатуры, является иллюстрированным сатирическим или юмористическим рассказом. И если во «взрослых» сатирических журналах СССР не так часто можно было встретить комиксы, то в детских их было предостаточно.
До сих пор помню комикс в «Весёлых картинках» про поросёнка Чуню. Комиксы всё же более характерны для западных изданий. Они там всегда были востребованы, потому что читатели хотят и ждут их, и готовы за них заплатить. А в наших изданиях печатали то, чего хотела партия. А партия и народ у нас не всегда были едины. К тому же, один комикс стоит намного дороже, чем карикатура, поэтому не морочьте нам голову своими комиксами, товарищ карикатурист! Редакционной бухгалтерии денег на это не отпущено.
– Пусть от восторга до сарказма и пессимизма, в общем и целом, уже понятен. Пора переходить к экзистенциальной созерцательности, да? В какой момент, как возникла, Александр, в Вашей жизни фотография? Подозреваю, что, если речь идет о редакции, то наверняка было внутреннее сопротивление: я вообще-то карикатурист, а тут мне дают фотоаппарат, и говорят – иди, а каждый должен заниматься своим делом.
– О, наконец, мы поговорим и о фотографии! Это было как озарение. Когда мне было лет пять, мой дядя дал мне подержать в руках его фотоаппарат «Зоркий».
Никогда не забуду свой детский восторг от блестящего на солнце металлического корпуса с объективом, на котором были написаны какие-то непонятные таинственные цифры. Но горячее желание купить фотоаппарат пришло уже позже, когда я заканчивал восьмой класс. Никакого внутреннего сопротивления у меня не было, так как тогда я ещё не был профессиональным карикатуристом, хотя рожицы уже рисовал вовсю чуть ли не в каждой школьной тетради. Желание пришло как бы из ниоткуда. Во время сбора винограда в совхозе, куда нас отправляли каждый год на несколько дней, вдруг мне в голову неожиданно пришла мысль: хочу фотографировать! Скорее всего, мой ангел-хранитель телеграфировал мне сверху мысль о том, что пришла пора раскрыть тайну таинственных цифр на объективе. Для этого он послал мне друга, который был младше меня на год, Федю Мораря.
– И что Федя Морарь?
– Однажды Федя пригласил меня к себе домой, чтобы показать, как печатаются фотографии. Дело было днём, и он тщательно задрапировал окна, буквально каждую щель, налил из двух бутылочек в две ванночки какую-то специфически пахнущую жидкость. В третью – обычную воду. Так я узнал, что такое проявитель и закрепитель. Это было настоящее таинство! А когда я увидел, как в одной ванночке медленно, но верно проступают черты лица знакомой девочки, которую сфотографировал накануне мой друг, я пришёл в восторг. Тогда-то я и решил твёрдо: покупаю фотоаппарат, увеличитель и бегу фотографировать девочку, в которую я влюблён! Деньги на это у меня тогда были – бас-гитара выручала на свадьбах. Многие мои сверстники были околдованы тогда этим волшебством. Почти у каждого уважающего себя пацана был фотик «Смена» и увеличитель «Юность».
– Александр, в фотографии Вы – романтик. Комфортно ли уживаться в одной душе карикатуристу, который, цитирую Вас же, должен обладать завидным чувством юмора и, если я верно Вас поняла, хорошим аналитиком, и, с другой стороны, не побоюсь этих эпитетов, нежному лирику-фотографу? Или Вы изменились настолько, что один уступил место другому?
– Вот тут-то начинается самое интересное. Как там в медицине называется синдром раздвоения личности – шизофрения? Вот я и думаю: э-э, брат, а не шизофреник ли ты латентный? Но на самом деле, согласен, что-то во мне изменилось. Если раньше карикатура была для меня увлечением, то теперь она стала для меня ремеслом. Не спорю, ремеслом, которое мне всё ещё нравится. Нравится хотя бы потому, что я могу хоть как- то протестовать, показать, что прогнило что-то в молдавском «королевстве», что так дальше жить нельзя!
Конечно, это всё относится к жизнедеятельности ума и требует каких-то аналитических способностей, не говоря уже о чувстве юмора. Пусть уже и саркастического. Просто во мне ещё теплятся какие-то жалкие догорающие угольки гражданского самосознания. Но фотография – это уже дело всей моей души. И вот тут я преображаюсь, как Вы сказали, в нежного лирика и романтика. Да, я меняюсь, и мне это тоже нравится. Недаром ещё Будда говорил: «Человек – это процесс». Мы все постоянно находимся в процессе движения – кто-то идёт вперёд, кто-то назад. Каждый выбирает свой путь, свой процесс.
– Кстати, часто возникают споры, как правильно – фотограф, или фотохудожник. Одни говорят, это разные виды искусства. Другие считают, что фотохудожник – это устаревшее (образца 90-х) пафосное определение, на самом деле есть только фотограф. А Вы как думаете? О себе и о других?
– Вообще-то, я стараюсь избегать споров. Но о себе я сказал бы, что я и не фотограф, и не фотохудожник. Я фотолюбитель, который любит смотреть на окружающий мир в объектив своего фотоаппарата. Длинноватое определение, но точное. Тогда пусть будет просто «фотолюбитель». Я не теоретик фотографии. По этой части написаны горы специализированных трудов. Но мне кажется, что понятие «фотограф» очень многогранно.
Профессиональный фотограф отличается от фотолюбителя тем, что у него есть определённая «обязаловка», он повязан заданием редакции или патрона. Ну, не лежит у него душа фоткать какого-то жирного депутата или крутую тачку, а надо!
Любовью тут и не пахнет. Но за каждый щёлк он получает определённую сумму. Это его профессия. Можно ли назвать его художником, пусть он и супер-пупер профессионал? Хотя, с другой стороны, в свободное от работы время он может забацать такой пейзаж, что все ахнут.
Только надо ли это ему? А фотолюбитель каждым нажатием кнопки своего фотоаппарата получает просто эстетическое удовольствие. Как бы ни было, фотографов-ремесленников и фотохудожников объединяет одно –наличие фотоаппарата. Значит, какой-то мостик между ними уже есть. А там уж, кто на что горазд. Кто-то специализируется в одном жанре, кто-то в другом. Эти споры давнишние, ещё с момента возникновения фотографии. Если некоторые академические художники XIX-го века решительно отвергали фотографию как искусство, то другие мастера, увлечённые фотографией, доказывали, что и фотография способна вызвать такие же эстетические эмоции, как живопись или графика. Недаром появилось даже такое понятие как эстетика фотографии.
Эстетика предполагает наличие художественного разнообразия техник и методов самовыражения. А раз фотография может быть художественной, значит, наверное, не будет большим преступлением назвать фотографа, обладающего художественным видением, фотохудожником.
Один мой хороший знакомый, член союза фотохудожников Молдовы, как-то сказал мне: «Вот я не умею рисовать. Но у меня есть художественное видение окружающего мира». И, действительно, когда я смотрю его пейзажи или портреты, у меня создаётся впечатление, что я вижу не фотографию, сделанную в каком-то фотосалоне, пусть и качественную, а кадр из художественного фильма.
Так что, если вы не хотите подраться и получить фингал под глазом, споря с другими фотографами, называйте себя просто по-английски –- «photographer».
– Хорошо, господин photographer, как скажете. Тогда, может, поговорим о стиле? Моя подруга о Ваших работах сказала, что это импрессионизм. Как Вам такое определение?
– Мне очень льстит. Со студенческой скамьи я «прикипел» к искусству импрессионистов, и это, конечно, отражается во многих моих фотографиях. Хотя мне очень нравится обрабатывать фотографии и в стиле офорта со своей чёткой графикой и монохромностью.
Очень-очень люблю, конечно, чёрно-белую фотографию. Удивительно, но часто она может быть более эмоционально проникновенной и глубокой, чем цветная фотография. Недаром есть такие мастера, которые до сих пор снимают на чёрно-белую плёнку, не боясь казаться старомодными.
Вообще мне интересны поиски, и я стараюсь не зацикливаться только на одном видении с использованием одних и тех же художественных приёмов.
– Фотография, если говорить в целом, вполне доходное искусство. Но вряд ли это касается пейзажа, в котором так сильны Вы. Не обидно? Ведь контур осеннего леса или эллипс летящей стрекозы, если так подумать, так же загадочны и интересны, как изгиб женской талии, тем не менее, талия несравнимо перспективней, с точки зрения славы и денег, чем стрекоза.
– Действительно, спрос на бытовую, особенно свадебную фотографию никогда не ослабевал, особенно с появлением цифровых технологий, которые теперь доступны практически каждому. И, естественно, заказчик готов выложить кучу «бабок» за то, чтобы только увидеть себя голливудским красавцем или красавицей с белоснежной улыбкой, а не за какой-то пейзаж, пусть и самый распрекрасный.
Конечно, обиды никакой нет, это вполне естественно, учитывая общий культурный уровень народонаселения. Например, над кроватью моего дедушки, простого крестьянина, висела большая репродукция картины с изображением овец.
Мне она всегда казалось скучноватой, а ему нравилась, потому что это был его мир, близкий ему и понятный. Было бы странно, если дедушка повесил бы над своей кроватью, например, «Олимпию» Эдурда Мане или «Чёрный квадрат»Казимира Малевича. А если говорить о перспективности изгибов женской талии в фотографии с точки зрения славы и денег, тут, конечно, не поспоришь. Но каждый, как говорится, выбирает свой крест.
Меня всё же влечёт больше загадочность леса, бисер хрустальных капелек росы или одинокая веточка над просёлочной дорогой, чем чужая женская талия или другая какая-нибудь соблазнительная дамская выпуклость. Это, наверное, уже возрастное.
– Ваши «персонажи» – лес, лист, тропинка, озеро, цветы, коты, козы. Людей практически нет. Я помню про сарказм и пессимизм, но все же хочу услышать: люди Вас разочаровали?? Люди будят в Вас карикатуриста? Или тут другие причины? Лес, лист, озеро, цветы, коты и козы – они в любой ситуации прекрасны, и их когда ни фотографируй, результат понятен, а с людьми возможны «сюрпризы»? – может, в этом дело?
– В связи с этим вспоминаются слова булгаковского Воланда: «Люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было…». Поэтому и разочаровываться особо не приходится. Для одних деньги – это инструмент реализации своих творческих замыслов, для других – просто страсть к накопительству. Печалит лишь то, что обществом руководят не государственники или творческие люди, обладающие философским взглядом на окружающий мир, а корыстолюбивые пацаны, обладающие лишь талантом создания коррупционных схем.
Иногда я думаю, как же нашему народу не хватает какого-нибудь Марка Аврелия или Платона! Поэтому в последнее время некоторые люди будят во мне не карикатуриста, а печаль и сожаление… Тем не менее я не могу утверждать, что не люблю людей. Если бы я их не любил, меня, наверное, нельзя было бы подпускать к школе. Хотя и таких там хватает в избытке…
Нельзя сказать, что я не фотографирую людей. Будучи студентом, я многим своим однокашникам составил целые студенческие альбомы. Но теперь незнакомых людей, действительно, сложно фотографировать из-за их часто неадекватной реакции. Правда и то, что есть такие фотографы, которые суют бесцеремонно тебе свой фотообъектив в нос, что тоже, конечно не есть хорошо.
Но этика фотографа – это уже другая тема для большого разговора. Поэтому «человеческая» тема – не моя. Мне очень близки и понятны полотна Исаака Левитана, который вообще не писал людей. Только на одной его картине присутствует женская фигура, да и та написана другим художником.
Если на моих фотографиях и присутствуют люди, то только как часть общей картины, гармонирующая с природой. Можете меня посчитать чудаком, но я часто благодарю лес, цветы или ту же козочку за подаренные мне удачные кадры.
Ведь и я, как человек с фотоаппаратом, являюсь частью этой общей гармонии.
– Скажите, Александр…. Вот опять я пересматриваю Ваши работы. И задаюсь вопросом. Что нужно иметь в глазах, а еще больше – в сердце, не знаю, где (может, Вы подскажете?), чтобы в обычном разглядеть не просто красивое, а красивое настолько, до нашей, зрительской, иллюзии, что красивее этого осеннего листа уже и нет ничего, и ни один другой лист с ним не сравнится, по крайней мере, до тех пор, пока Вы и на него не обратите свое внимание?
– Наверное, нужно иметь любовь в сердце к этому осеннему листу и попытаться сравнить свою жизнь с кратковременной жизнью этого поразительного творения природы, без которого не было бы жизни на нашей планете.
Ведь наши воплощения на Земле подобны этим листьям, обладающим циклом рождения, жизни и смерти. Но остаётся ствол – душа. И если не ухаживать за самим стволом дерева, оно погибнет. Так и с душой. Нет ни одного абсолютно идентичного листа, несмотря на их несметное количество.
Так и у людей. Мир прекрасен своим разнообразием, и это постоянно вдохновляет на поиски новой красоты.
– Судя по тому, как Вы легко находите прекрасное в доступных пределах, Вам и не нужно ехать за тридевять земель, чтобы снять морскую волну или волнующиеся пальмы. Тропинки Трушен или аллеи Комсомольского озера Вам с лихвой заменяют любые другие возможные пейзажи. Они Вам и не нужны, потому что у Вас уже есть. Это, конечно, утверждение, а не вопрос. Но, может, Вы захотите его оспорить?
– Конечно, очень интересно было бы съездить и за тридевять земель, чтобы сфотографировать и волны, и пальмы, и белых медведей, и великолепные африканские водопады, и многое другое….
Но если такой возможности пока не представляется, унывать не стоит. Рядом с нами, буквально у нас под носом столько нераскрытых тайн и красот! Надо лишь научиться их замечать.
Классик чешской и мировой фотографии Йозеф Судек из-за полученного отравления газами в Первой мировой войне не мог далеко передвигаться и большую часть своих фотошедевров создал в своей домашней фотостудии или фотографируя свой садик из окна. Если человек захочет найти что-то безобразное в прекрасном, он обязательно его найдёт.
Точно так и в чём-то обыденном, совсем простом и неприметном можно найти свою неповторимую красоту. Всё зависит от того, какими глазами человек смотрит на мир – любит его или ненавидит.
Беседовала Инна ЖЕЛТОВА
