***
Возложил цветы на могилу неизвестного солдата в Тиргартене, недалеко от Бранденбургских ворот. Ведь сегодня в Берлине впервые выходной день.
Во время пандемии я оказался в командировке в Берлине и, как многие россияне, застигнутые за границей всеобщей бедой, из-за отсутствия авиасообщения не могу вернуться в Москву. Мне, наверное, легче, чем другим: я привычно живу недалеко от Александерплац, почти в центре столицы, в комнате частного дома, которую, приезжая в Германию по делам службы, издавна снимаю. Хозяева, семейная пара немка Юдит и датчанин Лауритц, стали больше, чем добрыми знакомыми, — друзьями. Гостеприимные, открытые люди, им нравится, когда у них гостят и китайцы, и индусы, и канадцы, и украинцы, и русские. Сейчас, правда, маленькая гостиница почти опустела…
75-летие Победы, или, как здесь принято называть, — «День окончания войны», 8 мая в стране собирались отметить многочисленными мероприятиями. Большинство из них из-за пандемии пришлось отменить. Но во многих местах возлагали венки. Юдит сделала мне в этот день поистине «королевский» подарок: предлоджила принять то ценное, что осталось у нее от отца, — памятную медаль «40 лет победы советского народа в Великой Отечественной войне», медали «Пушкин», «Гоголь», «Достоевский» и некоторые другие. Передавая коллекцию, Юдит сообщила, что все эти советские памятные знаки висели в их квартире на видном месте еще в 80-е годы, под конец холодной войны, когда семья жила в Западном Берлине. «Отец любил русских“,– сказала Юдит. Им он был благодарен за освобдление концлагерей.
Неожиданный и трогательный подарок вызвал у меня изумление и вопрос: какая история скрывается за ним? Вместо подробного объяснения Юдит дала мне книгу своего отца, Клауса Шойренберга, под названием «Я хочу жить». Она опубликована в Германии на немецком языке еще в 1982-м году. Погрузившись в чтение, я понял, почему ее выход сопровождался и позитивными рецензиями, и угрозами в анономных письмах: «Ты за это поплатишься!»
… Клаусу было восемь лет, когда Гитлер пришел к власти. К тому времени уже семь столетий еврейские предки мальчика жили на севере и юге Германии – в известных своей красотой Вестфалии и Рейнланде. Это характерно: к началу факельного шествия масс в коричневых униформах 30 января 1933 года немцы и евреи давно обитали рядом. Отчасти и поэтому сформулированные в «Майн кампф» ещё в 1924 году громкие теории пришедшего к власти фюрера о «вреде евреев» для «истинно немецкого» народа не были восприняты как сигнал немедленно бежать из страны. На месте все выглядело вроде бы не так уж страшно, и даже конкретные шаги к воплощению давно провозглашенных нацистских лозунгов были недооценены.
Семья Шойренбергов не торопилась уезжать: «они не знали, пишет Клаус, что такое Освенцим и что такое газовые камеры». Через несколько тревожных, тяжелых, опасных лет родителей вместе с Клаусом и загнали в концлагерь «Терезиенштадт», гле они были с 1943 по 1945 годы. По меркам гитлеровской системы, это «небольшой» концлагерь, на 40 000 человек. Он был создан по решению гестапо в стенах старого гарнизонного города 18 века на территории нынешней Чехии. По величине его не сравнить ни с Бухенвальдом, ни с Освенцимом, где погибло 1,3 млн человек. «Терезиенштадт» был «транзитным» концлагерем, где в основном собирали заключённых. Оттуда их пересылали в Освенцим, когда там «высвобождались» места.
Холодной зимой 1944 года, когда участились воздушные налеты союзников на Берлин, городское гестапо решило перенести штаб-квартиру в Вульков, лесное место, куда ведут хорошие дороги, – идеально для маскировки. «Здесь, пишет Клаус, задумывался незаметный городок для высшего руководства, планировалась даже квартира фюрера. Заниматься строительством должны были только заключенные, которых по окончании строительства можно ликвидировать. Стройка разрасталась, приезжали новые «работники» из «Терезиенштадта». Тут было не до усиленных мер безопасности: узники могли свободно передвигаться, а охраняли их по большей части представители того же гетто из того же концлагеря. Во главе этой охраны находился Георг Эйнштейн, племянник Альберта Эйнштейна. Это был уже пожилой человек. Разумеется, СС были готовы быстро прийти на помощь, если потребуется. Мы легко могли убежать, но наши родственники в «Терзиенштадте» становились нашими «поручителями». Тот, кто оставался на месте, надеялся, что спасал жизнь родным. Поэтому членов семей, отправленных на строительство новой штаб-квартиры гестапо, до времени старались не отправлять в Освенцим: системе нужны были заложники.
Время от времени из «Терезиенштадта» приезжали поезда с провизией. Если этого не происходило, лагерь голодал: и материальные, и психологичские условия были здесь тяжелее, чем в самом концлагере».
Клаус Шойрерберг вспомнил в книге о поведении некоторых заключенных. Были духовно слабые люди. Один плакал целыми днями и однажды убежал с лесоповала. Его отсутствие заметили, включили сирену. Комендант лагеря, эсесовец Стужка, австриец по происходжению, архитектор по образованию, стройный, высокий, сел в машину и поехал в Берлин. Он оказался у матери Хорста быстрее, чем к ней прибыл сын. Там он и поджидал его, надел наручники, вернулся с ним в лагерь. Все заключенные к тому времени уже 14 часов стояли на холоде по стойке «смирно», ни разговаривать, ни есть никому не разрешалось. Последуюшие три дня Стужку почти не видели. Он нашел свою «игрушку»: Хорста. Тот рассказал главному эсэсовцу лагеря обо всем, что знал. В результате 18 заключенных заперли в бункере, а весь лагерь три дня не получал еды.
Редко, но в концлагере случались и хорошо продуманные побеги. Клаус знал Вернера Шарфа, коммуниста, последовательного борца сопротивления, еще по Берлину. Тот рассказал ему о своем дерзком плане, хотя знал о судьбе семерых молодых людей, которых недавно повесили за попытку побега. Вернер имел карту с каждым отмеченным деревом, рвом, в казематах было много тайных засыпанных ходов 18 века. Все это было им изучено. Он попросил друзей о помощи. «Его план, пишет Клаус, был прост: на подставное имя он как-то получил пропуск во двор. Там с нашей помощью надо было открыть комнату, в которой, кажется, последние десятилетия нога человека не ступала. В углу стоял двухметровый бюст какой-то важной персоны, весь в пыли и паутине. А за ним, к нашему удивлению, было окошко диаметром в полметра с выходом на трассу «Дрезден-Прага». Я передал с ним письмо друзьям на волю. До сих пор поражаюсь своему легкомыслию: я указал там полные адреса, подробно описал нашу жизнь в «Терезиенштадте». Вернер выпрыгнул, а нам оставалось вернуть бюст на место и закрыть помещение.
Воя сирены не последовало. Отсутствие Вернера Шарфа заметили лишь несколько дней спустя. Его искали в Берлине. Но он остался на год в Дрездене. Лишь в марте 1945 его схватили в столице во время авианалета, пытали. Мы нашли его живым в клетке 60×90 см. Хорошие советские врачи боролись за его жизнь, но он умер».
…Зима вступала в полную силу. Заключенные ложились спать одетыми, однако многие по ночам замерзали до смерти. К баракам подошли мыши и крысы. Их было так много, что однажды кто-то наступил на одну из них. Она больно укусила его в ногу, и мужчина закричал так, что все проснулись. Но обычно люди уставали до такой степени, что ничего не замечали.
Как-то вечером, в сумерки, в бараке открылась дверь. «Построиться в четыре ряда на выход. Ничего с собой не брать. Никакого багажа». Всех повели в лес. Что-то затевалось. Переброска в другой лагерь, расстрел? Через десять минут колонну остановили вооруженные до зубов эсесовцы с тяжелым пулеметом. Настал момент расправы? Вдруг вдали, в лесу, засветились фонари, послышался шум. Пулемет развернули. Из леса показались солдаты вермахта. Оборванные и грязные, они, очевидно, отступали с фронта.
«Быстро, шнеллер», – скомандовали охранники. Задуманное реализовать не удалось. На следующее утро заключенных спешно повели на вокзал. Им предназначались два вагона для скота. Через несколько дней стоянок, после стыковок с другими поездами показалась табличка города: «Веймар». Поезд остановился прямо у ворот Бухенвальда. Но он был переполнен, а Освенцим к тому времени освободили советские войска. Уже другой локомотив потащил вагоны с заключенными в противоположную сторону, откуда они недавно были доставлены. Еще через пять дней в «Терезиенштадте» Клаус встретился с мгновенно постаревшими отцом и матерью.
И вот главные, ликующие строки книги Клауса Шойренберга:
«Наконец случилось то, чего мы так долго ждали. С грохотом и треском рухнуло ограждение. Все вдруг посыпалось как колоссальный карточный домик. Доски летали по воздуху, поднялся вихрь пыли, и, как призраки, сквозь стену проехали русские танки. Их пушки были направлены на нас, но мы бежали им навстречу так быстро, как могли. Танки помчались к центральной площади концлагеря, переехали ограждение комендатуры из колючей проволоки, как игрушечное. Они встали вокруг лагеря так слаженно, как будто раньше репетировали это. Даже полумертвые из «лазарета» подтянулись на главную площадь. Двигатели танков заглушили, пушки развернули. Наступила бездыханная тишина. Затем в танках одновременно открылись люки. Мы кричали и плакали от счастья!
Из люков появились красноармейцы в кожаных униформах. Это выглядело великолепно. Они стояли в танках, смотрели на нас, смеялись и плакали одновременно. Наверное, мы произвели на них совсем жалкое впечатление: истощенные, оборванные, грязные.
Я находился непосредственно у среднего советского танка Т-34. У солдата под его кожаным шлемом было совсем детское лицо. Он стоял неуклюже в сторонке и, очевидно, не знал, что ему делать. Потом он достал из кармана горсть махорки, русского грубого табака, и хотел дать его тем, кто стоял рядом. Но к нему потянулась сотня рук. Извиняясь, он улыбнулся, исчез в башне своего танка и вернулся с черным хлебом. Он смущенно смотрел на нас. Наш восторг не знал границ, мы обнимались, целовались, висли на шеях, плакали вместе. Площадь быстро заполнилась, к танкам подойти было невозможно. Но через час вновь затарахтели моторы. Танки направились к главной улице. Два их них все же остались на въезде, это успокоило нас. Полчетвертого я проснулся с неописуемым чувством счастья. СВОБОДА! Найду ли я себя в новой жизни?»
Клаус Шойренберг не успел до войны окончить школу. Но после нее он защитил диссертацию, руководил фирмой по производству платьев. Всю жизнь с благодарностью думал о советских воинах-освободителях.
… В Москве он побывал вскоре после выхода его книги в Германии. Памятные знаки он, конечно, тогда же и получил от своих русских друзей. Вскоре Клаус умер. Юдит не успела вовремя расспросить отца о многом, что не вошло в его книгу «Я хочу жить».
****
Этот материал был любезно предоставлен нашему сайту научным сотрудником факультета журналистики МГУ им. М.В. Ломоносова и руководителем Московского офиса Германо-Российского Форума Артёмом Лысенко.
