Совсем недавно подошел к завершению новый музыкальный цикл американского, украинского и молдавского композитора Василия Медведя «Три грации», созданный для уникального состава инструментов — септета виол да гамба. Предлагаем Вашему вниманию мою беседу с Василием на эту тему, тем более, что он полноправный член Союза композиторов и музыковедов Молдовы.
Василий МЕДВЕДЬ
Василий МЕДВЕДЬ
— Пьесы цикла написаны по мотивам серии картин американской художницы Джордан Арпелле. Джордан считает себя продолжательницей идей абстрактного искусства Казимира Малевича, когда первичная, абстрактная форма заполняется содержанием посредством активного соучастия в этом процессе ума и сердца созерцателя.
Общее название цикла моего нового цикла «Три Грации». Первая часть – «Пасифея», названная именем одной из Граций — богинь греческой мифологии, символизирующей альтернативные состояния сознания личности, написана на абстрактные картины художницы с изображениями крестов. У меня это, конечно же, восхождение на Голгофу, распятие, и схождение с него в некоем обновленном виде — стали тематически-духовным замыслом.
Елена УЗУН
— «Три Грации» мне сейчас близки по духу с некоей аллюзией на творчество Оливье Мессиана. Слушаю «Пасифею», а в голове мысли о Голгофе, к которой постоянно должна быть готова. В музыке первой части цикла переплелись все три героини — Грации, возможно, взглядами, эфирными влияниями, но царствует в первой части не одна Пасифея. Героини цикла не только грациозны в соответствии с названием цикла — они задумчивы и есть некая раздвоенность, асинхронность их существования в двух или даже трех временных плоскостях одновременно. Грации живут не только своей особенной жизнью, скорее вместе втроем. Цикл звучит динамично, возвышенно и драматично…
Василий МЕДВЕДЬ
— Первая часть самая драматичная, но и просветлённая после освобождения от креста жизни. Альтернативные состояния способствуют смещению планов сознания, что, смею надеяться, удалось воплотить. Мне хочется верить, что название подготовит слушателя к содержанию пьесы. «Три Грации» — это три пьесы, посвященные циклу картин, которые соответственно подразделены на три серии: кресты, четырехугольники, окружности. Каждая серия картин-символов несёт свой смысловой посыл и нагрузку. Оттого драма первой там же и заканчивается. Символика крестов и драматичность содержания исчезают с поля зрения во второй: здесь вступает в свои права прихотливая и вездесущая «Аглая».
Елена УЗУН
— Мою личную симпатию завоевала вторая героиня цикла «Аглая» — прихотливая и творчески непредсказуемая. Вначале явно барочная с ощутимой агокикой квадратуры. В ней очевидна скерцозность и некий мост между необарроко и неоромантизмом, что уже постромантично и хорошо.
Василий МЕДВЕДЬ
— «Аглая» посвящена второй из Граций — богине творческого начала в человеке. Пьеса посвящена абстрактным изображениям четырехугольников — символа постоянства и исполнения ожидаемого, смены времен года, к примеру, или осуществления ожидаемых внутренних изменений. Как связующий элемент греческой мифологии и идей художницы я избрал жанр концертной фуги, где ожидаемость разворачивания хорошо известной формы совмещена с неожиданностью поворотов сюжета внутри полифонической повествовательности. Движение от сезона к сезону – ожидаемо. А где же в этом творческий элемент? – спросите вы. Любовь, радость жизни, свежесть предложенного содержания в хорошо знакомом обрамлении формы – внутренний диалог в таком ключе, думаю, раскрывает идею пьесы.
Елена УЗУН
— «Аглая» — впитала массу исторических и стилевых влияний, зацепившихся за шлейф грации — лесной богини. Впечатление, что она бредёт по лесу, вернее, летит меж дерев, цепляя веточки чуждых доселе ей смыслов. Это вещица, синтезирующая много прихотливое, из чего рождает творчество, много случайное, являющее новые закономерности, одобренные свыше осенением креста. Если первая грация «Пасифея» взошла на Голгофу, то вторая – устремилась к бурным потокам созидания. Ей драмы не интересны и не страшны. Она живёт красочностью и многообразностью бытия. Для неё Бог — это творчество, к нему призывает, но гарантий не дает. Ибо мир столь многогранен и многомерен, что глупо сидеть на прежнем стуле и даже на одних и тех же догмах. Она вариативна — открывая всё новые пространства, не боясь при этом превращать в осколки представления о прежнем. Сама создает, сама разрушает, цепляя осколки на свои шлейфы и вливаясь в новые пространства пусть даже знакомых канонов. Её сила в извечном безостановочном созидании. В целом возникает некий театр «Трёх граций», хоть и обозначенных как три варианта единого, но очень различных и живущих в не общих пространствах. Они общаются тенями, оттенками, но, как бы, не совсем реально.
Василий МЕДВЕДЬ
— Третью пьесу я назвал «Ефросинья» — это богиня благомыслия, олицетворяющая состояние, при котором душа живёт в покое и созерцательной радости, знаменуя собой ментальную ясность и просветление. Пьеса «Ефросинья» посвящена картинам с изображением окружностей (лик, ореол, нимб), и несёт на себе многие значения; единство, целостность, бесконечность. Мне, естественно, ближе всего идея толкования круга как нимба над головами Спасителя и святых.
Третья часть уже стала загадкой. «Ефросинья» привлекла внимание дирижера Питера Фрайзингера, воскликнувшего: «У него получилось, теперь получилось и у тебя!». Я спросил: «О чем речь?» Питэр ответил: «В баховской си-минорной Мессе, каждый раз когда вступает партия Христа (поёт бас) — оркестр создаёт эффект звукового сияния, или – нимба — играя в верхнем регистре». Значит, дирижёра мой вариант оркестрового сияния (ореола, нимба) убедил. Вот и думай, как связано всё в мире, или мы — осколки случайных разворотов и вихрей мирового процесса.
Елена УЗУН
— Первая часть «Пасифея» проходит сквозь душу, нанизав её на кончики крестов. Здесь некий посыл, текст, поиск, разговор — очень важный, пронзительный, сущностный, но не резкий, ищущий решение драматических задач в смещении сознания и передающий сам процесс переакцентировки или даже двойной акцентировки одновременно. Человек является миру таким, вынужденным ставить и решать задачи. И часто не одноплановые, требующие сущностные изменений не только себя, но и окружения. Вот почему смещения.
Второму персонажу цикла «Аглае» проще, она не столь сомнительна, уверена в себе, ибо уже знает, что сама творит пространства, и они ей подвластны. Может открывать их сколько угодно — сегодня возвышая, а завтра разбивая в осколки. Аглая знает, что понятие ценности ею же и решается. Это очень интересно, из чего следует, что «Пасифея» интровертна, а Аглая экстравертна. Но что в итоге решает «Ефросинья», задача которой абстрактна выражена в фразе «возвыситься и воссиять»?
Василий МЕДВЕДЬ
— «Ефросинья» отражает состояние, творящее музыку-любовь, музыку-свидетельницу немыслимых благ, дарованных душе и всему бытию человека, как награда за чистоту его помысла и намерения. Главная сложность — в попытке писать не от себя, а, как бы, свидетельствуя о протекаемых событиях, что привело в своего рода сквозной форме, где соприсутствуют первозданный свет, спущенный к нам свыше, как всеохватывающая спасительная идея, и — наше к нему движение, в обратном порядке, символизирующее её действенное воплощение. Проблема присутствия предыдущих идей решена посредством придания нотному тексту визуальных символов Квадрат-Круг-Крест, и накладыванию их друг на друга, в партитуре, средствами кол леньо, сул понтичелло, сул тасто, и пиццикато. Третья пьеса — самая сложная работа, по содержанию, из всех, за которые когда-либо брался.
Елена УЗУН
— Как ни смещай пространства, ни создавай новые миры, в музыке веры мы должны проникнуться вечностью. Вечность — всему судья, и это сложное дело. Третья часть синтезирует свойства двух первых, и качество её иное – по сути, Гармония мира. С первых нот из партитуры сочится СВЕТ — особый, нарощенный, капельный, прозрачный, сквозь время строящий нечто из прошлого. Слушая, ты растишь в себе Свет, который будто давно знаешь и вновь увидел. Он расслоился, постепенно образуя купол-возвышение — не простой, тернистый, в поисках обрести форму, которую жаждал познать изначально и которой нет до рождения. Она, как предчувствие, не понятная, но ожидаемая. Поиск гармонии через пиццикатное вищипывание. Как будто выстругал, вычистил, многослойно выстрадал. И сняв все лишнее, мгновенно ушел… Куда? Это не выговорить. Ничего предсказать мы не можем, и в этом радость Вечности. Мы смертны — наши идеи нет! Пусть грации летают, они свободны, им вечное парение дано.
ТРИ ГРАЦИИ
Посвящение циклу Василия Медведя
Три грации парят в проекциях души, в пространстве одиночеств.
Путь их не ведом нам, да и не должен быть заранее знаком.
Движения судьбы то драматичны, то светлы в мучениях пророчеств.
Но счастлив тот, кто всё пройдет по острию камней в свечении окон.
Как ни играй с судьбой — не пыжься, не рядись в величье —
мы вечностью проникнуться должны, мы растворимся в ней.
Три круга обойдешь, у трех крестов, вопросом озадачен,
о тщетности усилий не забудь у Господа спросить.
Ответа не найдешь. Пусть каждый ищет сам, к чему усилия ведут.
Извечный поиск – наш удел, тройной печатью окольцован.
У ног спасителя ты можешь быть прощен, коль честен был,
а дух по вере обретет бессмертье на луче светящихся икон.
Музыкальный критик (Р. Молдова)
Елена УЗУН
