«Bucurie de Noroc la Orizont de Plai». В волнах ностальгии.

На днях в Кишиневе, в кинотеатре «Одеон» прошла премьера документального фильма «Bucurie de Noroc la Orizont de Plai». Главные зачинщики события, или выражаясь в рамках кинематографической лексики, авторы фильма – музыкант Алекс Каланча и журналист (точнее, режиссер, одевший на себя одежды журналиста) Виктория Кушнир. Об Алексе поговорим как-то отдельно, на предмет того, что еще ему не чуждо, учитывая диапазон личности.

Сейчас – о Виктории. Одной из тех уникумов, работа которых не дает права говорить о том, что культура, увы, – не тема для молдавской журналистики.

Тема! – если, конечно, ты видишь в конце туннеля не прибыли, а отчаянную радость от возможности рассказать о тех, кто творил, творит и намерен творить. Этот рассказ – читайте внимательно название – о золотом поколении артистов, чей расцвет пришелся на период застоя, с экскурсией почти в начало прошлого века, к истокам. В кадрах – выступления легендарных музыкантов, архивные интервью со всеми сопричастными, фрагменты со съемочных площадок, интервью сегодняшние.

Шико Аранов, Михай Долган, Штефан Петраке, Эмиль Лотяну, Андрей Стрымбяну, Лидия Ботезату, братья Казаку, Михай Поятэ, Мариан Стырча, Ливиу Штирбу и многие-многие другие. Очень динамичный, в темпе vivacissimo, без мучительных, с намеком на многозначительность, пауз, даже вызывающий иной раз желание остановить кадр, отмотать назад, фильм, в котором – целая эпоха и блестящая плеяда настоящих Артистов, которыми гордишься, и, самое главное, с удовольствием слушаешь. Виктории же – большое спасибо, за то, что сумела так талантливо высказать нашу обобщенную признательность героям своего кино.

– Для начала, Виктория, расскажи, с чего все началось. Кому вообще в голову пришла эта идея?

– Её родила голова Алекса Каланчи. Его голове, вообще, кажется, нет покоя – не успеет Алекс выйти из одного проекта, как сразу влезает в следующий. Он дышит музыкой. Особо – живой. А в прошлом году Алекс пригласил всех на концерт «Amintire de iubire», где молодые исполнители исполняли музыку прошлого века.

Зал ликовал! Аплодировали стоя, кажется, целую вечность. Алекс подумал, что «золотому» поколению нужно отдать должное, вот и созрела идея документального кино. Алекс его видел, как музыкально-документальный фильм, а получился он уже очень документальным: когда начинаешь копаться, понимаешь, что это было за удивительное время, и есть, что рассказывать.

– Какова роль примэрии в этом проекте, могу догадываться – они финансировали проект. Роль киностудии Moldova Film, предоставивших архивные материалы, тоже понятна. Как обозначен в титрах Алекс Каланча?

– Ну, Алекс – продюсер фильма: его дебют в этом амплуа состоялся, с чем его и поздравляю. Во-вторых, мы почти все интервью делали вместе. Помимо этого, он еще сыграл вместе с Николаем Русу, его барабанщиком, groovy для фильма. И самое важное – это он выбрал меня в режиссеры, а не я его в продюсеры.

Мог же выбрать кого угодно: Академия искусств выпускает уже больше 15 лет, каждый год, по несколько «светлых» голов режиссерских, не считая тех, кто уже обучился в Бухаресте или ВГИКе, или наших мэтров-документалистов. И я ему очень благодарна за выбор меня, хотя, признаться, я несколько раз хотела отказаться от этого проекта. И тут же хочу добавить, что мне было очень приятно снова поработать с Олегом Попеску, оператором всех моих фильмов. На этот раз переломила себя и доверила мастерниг звука Корнелиу Букэтару, о чем не жалею. А в особо трудные моменты меня невероятно поддерживали Корнелиу, Рома Бордей, Алла Донцу и Серджиу Куматренко из Youbesc, и это большое счастье, когда есть, на кого положиться. Я уже не говорю об Алексе и Лучии Кулев из Примэрии. В общем, так и хочется сказать: «Всем спасибо! Все свободны, до следующего фильма» J.

– У тебя это четвертый фильм. В сравнении с работой над предыдущими, эта была какой – интереснее, легче или, может, напротив, сложнее, дольше, и т.д.?

– Оооо….. Намного сложнее! Еще в самом начале, Алекс назвал меня как эгоисткой, так как я привыкла делать все сама, и ни с кем не считаться. В тот момент я была ошарашена, и даже обиделась, но Алекс оказался прав на все «сто». Да, самой в определенном смысле легче, привычнее, и сама себя успокаиваешь, мол, больше некому – отличная отмазка, надо сказать.

Я привыкла быть человеком-оркестром, как однажды определила меня одна коллега из прессы. И этот эгоизм у меня довольно сильный. Хотя идея Алекса мне сразу в душу запала, решение каждый видел по-своему. Я очень долго пыталась строить музыкальный фильм, а фильм тянул меня совсем в другую сторону. И в этом состоял самый трудный момент. Я хотела все бросить на половине уже сделанного, только уже гордыня не позволяла. Мне самой было интересно, чем закончится, и, главное, справлюсь ли, доведу ли до конца, так как фильм, по сути, не из легких. После нескольких споров Алекс оставил меня в покое, и я уже сама все доделывала. Посмотрев, Алекс принял решение оставить мой вариант, а дальше уже работать над другой версией. И мне очень по душе и его режиссерская концепция, но просто слишком много вещей нужно было рассказывать.

Второй горький момент в процессе – это архивы. Их почти нет. И ломай свои мозги, придумывая, как подать те или иные моменты.

– Я бы попросила тебя сформулировать основную миссию, или цель, или задачу фильма – что ты хотела им сказать? Или это своеобразное расследование на тему, как это было?

– Это просто дань уважения золотому поколению наших артистов, и, с другой стороны, урок для молодых.

Plai

– Твой фильм и твоё повествование затрагивает особый период – советский. Довольно много говорится о том, что режим втискивал в рамки дозволенного требование соответствовать идеологическим стандартам, что мешало развиваться музыкантам. Но, по факту, как мы видим из твоего фильма, был джаз, немного рока и фанка, писались интереснейшие аранжировки. В конечном итоге, вот для тебя лично, эти рамки стимулировали желание выйти за них, или, не будь их, не будь советского режима, была бы куда более захватывающая история развития музыки – кстати, как ты ее определишь жанрово?

– Главное – во все времена есть люди. Истинно творческие люди! Их характеры, сила духа, талант, уважение к себе, к музыке, – и только это их двигало в тот период. Они хотели творить, они этим жили. А таких ни в какие рамки не втиснешь. Мыслили свободно, и так же хотели жить. Эту свободу им давала музыка.

До них ведь все равно доходили международные стандарты, но они ВСЕ держались в первую очередь за корни этой земли. Они умели оставаться собой, а не строчили, нотка в нотку, под американцев или европейцев, как это делается сейчас… Мне кажется, живи они в более свободном политическом режиме, они бы творили такую музыку, которая нам и не снилась.

– Как раз хотела сказать: я слушаю эту музыку – и думаю, что она очень интересна и многослойна, чего я не всегда могу сказать о сегодняшней отечественной музыке.

– Это то, о чем я начала говорить чуть выше. Сейчас многие пытаются быть похожими либо на американцев, либо на русских, либо на европейцев – на звезд с международным именем. Им нравится строчить копии. Америка диктует тренд, и все сломя голову пытаются ему соответствовать. Ищут звучание, производство, порой совсем забывая о самой музыке. Каждую песню строят строго по международным стандартам, согласно тех форм, тех концепций. И почти не ищут себя. Но наши артисты забывают, что они то слеплены из другого материала . Это, конечно, не относится ко всем без исключения, но все же, в большой мере, так работают сейчас многие продюсеры. И совсем не плохо, что пытаются перенять зарубежные правила игры с музыкой, но они почему-то забывают, что и мышление, и музыкальная культура у нас довольно отличаются, к примеру, от американской.

А «золотое поколение», как я уже говорила, держалось за корни, поэтому они и звучат оригинально. Мне немножко жалко стало современных артистов, а уж музыку как жаль…

– Ты там задаешь вопрос: как получилось, что такие талантливые люди остались не у дел? А у тебя есть ответ?

– У меня есть только некоторые соображения на этот счет: по-моему, виноваты все понемножку. В том хаосе, что царил после распада СССР, артисты, привыкшие к государственной системе, где все было по полочкам распределено-расписано, растерялись. Общая бедность сказывалась на культуре. После живой активной деятельности они оказались как-то не у дел, на обочине. Тем временем, начала строиться новая система шоу-бизнеса, совсем им непонятная. Они не привыкли платить студиям, композиторам. Молодые артисты ворвались на сцену, не щадя ее иной раз, – а предыдущее поколение смотрело на этот ужас и еще сильнее терялось, уходя постепенно в небытие.

Те, кто жил настоящей музыкой, чувствовали свою невостребованность.Те, кто вовремя сообразил, что происходит, и осознал, что каждый уже должен заботиться сам о себе, пошли вперед, хоть и с опозданием. Ценности то стремительно менялись, потребности тоже. Да и новое поколение музыкантов взяло штурмом сцену, и их было много, и они были разные, и действовали они очень по-быстрому. Куда им лезть опять? Да и публика, конечно, меняется. И даже сейчас, когда все утряслось, и многие вещи стали на свои места, и на сцене нашлось место и для тех артистов, они еще не слишком рвутся. Они не согласны строить музыку математически и автоматически. Они еще чувствуют и ищут гармонию. Я думаю, в скором времени несколько из них вернутся на сцену. И наше золотое поколение еще даст о себе знать, во всяком случае, я очень на это надеюсь.

В этом им может помочь молодая гвардия во главе с Алексом, при поддержке департамента культуры примэрии, которая строит платформу для тех, кто дышит искусством.

– Еще о своих впечатлениях. Тут названы персонажи, и у меня складывается колоритная картинка – крутейшая интернациональная тусовка талантливых людей – евреев, молдаван, русских, кого-то, возможно, еще. Время было такое. Сегодня тусовки разделены – я сужу по журналисткой среде, писательской, актерской. Ты вовлечена в сегодняшнюю музыкальную жизнь. Как тебе кажется, национальный вопрос сегодня стоит острее? Или истинно талантливые люди объединяются, невзирая на все попытки нас столкнуть?

– Я, в принципе, не наблюдала разделения музыкантов по национальности, хотя знаю, что есть группы, где играют либо молдаване, либо русские. Но они довольно часто общаются между собой. Для хорошего музыканта не важна национальность, по-моему.

Это если говорить про музыкантов. Если же речь идет об исполнителях, то в какой-то момент, казалось, что у русскоязычных исполнителей свои тусовки, корпоративы, у них свой рынок, но это, по-моему, только иллюзия, или все происходит в таких мелких событиях, что о них даже не стоит говорить.

– По мере погружения в материал, были какие-либо сюрпризы? Открытия? Потрясения, может быть, неприятные?

– Архивов не было достаточно – это, как я уже говорила, было очень неприятно. Грустно было и резать, как капусту, материал, потому что не можешь же делать кино длиной в три-четыре часа. Наши герои рассказывали удивительные вещи, столько всего интересного, что даже не верилось в некоторые вещи.

Aronov

Иной раз мозг взрывался! Мне кажется, им повезло, несмотря ни на что: у них была свобода мышления, и это было самое главное.

– Как тебе кажется, этот твой фильм – он сделал кого-то счастливым? (я не о глобальном счастье, ты же понимаешь… а о том, что кого-то, забытого, посадили перед камерой, и тем самым, дали почувствовать свою значимость?)

– Мне казалось, что весь зал плакал от радости, сильных эмоций. Это и есть счастье, пусть только на два часа.

– Насколько я поняла, на финише ты уже сутками напролет работала, отказавшись почти от сна. Почему под конец такие сверхъестественные усилия? Не укладывались в сроки?

– НЕ было каких-то конкретных жестких сроков. Вроде спешить особо сильно и не нужно было, но так как процесс был долгий и тяжелый, и все уже подходило к финалу, когда, наконец, я села за монтаж, я подумала, что, вот, сегодня, я закончу фильм… Свет в конце туннеля манит, идешь и идешь к нему и забываешь обо всем. Просто не можешь прерваться и уйти. Думала, справлюсь за 15-20 часов, а просидела двое суток. Голова уже плохо соображала, делала много ошибок, и давай после сна все исправлять… Так я редактировала несколько раз. А перед самой премьерой пришлось переделать звук и свет, с учетом технических возможностей Одеона. Это казалось нереальным, и опять двое суток без сна, чтобы в итоге взять на показ не последний вариант фильма, а перепутать его с вариантом трех-недельной давности. Боже, какой ужас я испытала, когда осознала это. Понятия не имею, как я так умудрилась?! Этот кошмар, наверное, еще раз уже бы не пережила…

– Что удивило – тебя нет нигде в кадре. А ведь шикарная возможность показать себя зрителю, которой не преминули бы воспользоваться десятки других тележурналистов. Почему? Только не говори мне о скромности, да?

– По-твоему, я – дебилка?! Мне казалось, я произвожу впечатление нормального человека. Что, скажи, мне делать в кадре, если у меня там нет дела? J)))))))

– О тебе. Какой формат тебе интереснее: живое общение в студии, ток-шоу, или вот такое длительное собирание материала, и затем работа в монтажке? Готова ли бы ты была, если бы тебе вдруг сейчас предложили хороший бюджет, взяться за следующий фильм?

– Конечно, ток-шоу в прямом эфире – это самое легкое, и без всяких дурдомов-«ромашек», хотя…. Все зависит от концепта передачи. У меня нет диплома журналиста. Но есть диплом кинорежиссера. После окончания академии я как-то боялась делать фильмы, зато моя передача как раз и подтолкнула меня к кино, но в очень органичной форме. Не перемудрив, не пытаясь соответствовать каким-то течениям. Просто села за монтажный стол, а, когда встала, поняла, что вышел фильм, а не передача. Пока что я делала только по фильму в год, и за 2015-ый галочка проставлена. Работа над фильмом держит тебя в постоянном и полном треморе, ты в нем умираешь и рождаешься заново, хотя, наверное, это звучит и громко и вызывающе. Это уже стало очень важной частью жизни для меня. И раз в год можно потрудиться. Главное – тему хорошую найти.

– А, кстати, есть идеи для следующего кино?

– Идеи есть, но в ближайшее время ни за что не возьмусь. Сначала нужно внести несколько изменений в этот, потом – набрать сил. Читать, фильмы смотреть, музыку слушать, беседовать с друзьями… Работу найти, так как я – безработная, и только через…. В общем, не скоро я готова ввязаться в другую авантюру.

– Был ли страх перед премьерой. Вдруг фильм не примут, вдруг не поймут, не оценят?

– Оооо, страхи были жуткие! Мне как-то не хочется испытать эти чувства снова, несмотря на громкие и длительные овации стоящего зала. Перед финалам я вцепилась ногтями в плечи Даниелы, менеджера Алекса, и Николая, его барабанщика, и уже не отпускала Даниелу до конца. Когда я подняла голову из-под стула, – а сидели мы на полу, – то экрана не было видно, только силуэты людей.

Меня все еще очень сильно трясло от переживаний, в голове шумело, и я начала плакать. Финальная песня дала понять, что фильм закончился, уже идут себе спокойно титры. И только потом я поняла, что пропустила многое из своего «звездного часа» J