Инна Желтова: Мне интересны люди. Талантливые. И неважно, в чем этот талант.

Давно хотел написать о замечательной журналистке Инне Желтовой, но я всё же фотограф, а не журналист, поэтому просто задал вопросы.

– Инна, я знаю, что украинская ядерная физика лишилась прорыва, но Молдова приобрела неповторимую журналистку. Как это произошло?

– А я знаю, что ты обожаешь провоцировать, и сейчас, в очередной раз, стала свидетелем провокации. Или – жертвой? Украинская ядерная физика осталась, как минимум, спасена от очередной бездарности. Это была наглость, с моей стороны. Или, с другой стороны, доверчивость – я поверила нашему преподавателю физики, бывшему директору школы, которому я – из страха и пиетета – отвечала лучше, чем могла, и, в довесок к уважению к Георгию Ивановичу, имела неосторожность, влюбиться в Нильса Бора и его квантовую физику, а также немного порадовать учителя на районных Олимпиадах. Не более того. Но ему, давно не встречавшему в сельских классах девочек, которые хоть как-то бы проявляли интерес к физике, этого показалось достаточным, для того, чтобы посоветовать моей маме, отдать меня в его любимую науку. Он даже был готов сосватать меня в Зеленоградский НИИ, где он работал, до того, как вернулся в родное село. Или же, как вариант, в Одессу. Честно: я не помню, как назывался ВУЗ, но помню, что речь шла о факультете ядерной энергетики. Извиняет мою наглость еще и то, что я слабо верила в перспективы поступления на журфак. Мне казалось, что покорять творческую профессию могут исключительные личности. Поэтому смиренно захватила с собой учебники физики и математики и готовилась по ним, пока шел творческий конкурс. А когда этот этап, к моему восхищению, оказался преодолен, мне пришлось в срочном порядке латать значительные пробелы во французском языке, которые, в ужасе (она меня не учила), но методично, латала моя мама, замечательный преподаватель этого языка

– И как тебя встретил факультет журналистики?

– Хреново, если одним словом. Если в паре фраз, то деканом, который вынес мне мозг за день пропущенных лекций, причем, по уважительной причине, так как я дежурила по общежитию, и заодно сетовал, чего я притащилась в его Молдавию, а не поехала в Киев, что было бы логично для жительницы Украины (справедливости ради, в мой адрес это было единственное проявление национализма, о котором я была очень наслышана заранее). Моими однокурсниками, особо, теми, что после армии, эрудированными, раскованными, на фоне которых я, еще три месяца назад звезда и надежда села Зализничное, потухла, скисла, затихла, и надолго.

Молодыми бравыми активистами, которые подорвали своей ретивостью веру в чистоту комсомола, закинули зерно сомнений в порядочности и честности всего человечества – а я приехала именно такой, а также помогли, самим фактом своего бытия, понять всю глубину слова «идиоты». Впрочем, сегодня почти все из них так же рьяно сражаются, каждый на своем фронте, только уже – за европейское, а не коммунистическое будущее нашей страны, и прекрасно, во всех смыслах, живут. Словом, к концу первого курса я стала, на нервной почве, плохо видеть, и мечтала поскорее бросить журфак. Но это – отдельная история, и я даже паре-тройке человек как-то пообещала написать цикл рассказов.

– Ты жалеешь, что оказалась здесь?

–Ну что ты. Я же еще ни слова не сказала о том, что приобрела, а это куда важнее. Если продолжать конкретно тему факультета, то я обрела друзей. То есть, я не могу сказать, что страдала в одиночестве, до Кишинева. Но из детства никто не остался. А вот Тарабурка и Лемещенко (Любовь Чегаровская и Наталья Синявская – прим. автора) – хотя бы ради них стоило ехать в Молдавию. В этом году 30 лет нашей дружбе, на прошлом юбилее мы слегка поругались, поэтому опасаюсь нынешней даты, и боюсь загадывать на будущее, у меня, например, портится характер. Но, с другой стороны, горжусь. И стараюсь сохранять ее. Как умею. И, кстати, возвращаясь к первому вопросу: меня смущает слово «неповторимая», и это нисколько не кокетство.

Да, я пишу легко, интересно, НО… Журналистка – она разнообразна как в жанрах, так и в темах. Она не сводится к двум-трем распиаренным тележурналисткам. И, честно, это не зависть, а острое чувство несправедливости, досада за тех, кто состоялся в своей теме, или в своем жанре – но остался не замечен широкой публикой. Та же Люба: ну покажи мне профессионала, который бы так же блестяще разбирался в жизни и деятельности примарии, и умел еще этот бред переводить на доступный человеческий язык, рассказывая читателю, какую очередную пакость ему ждать от наших потрясающих городских властей.

С Синявской у меня уже и опубликованное интервью есть – и это тоже, считаю, личность в журналистике. Я могу продолжить перечислять, и делала бы это с удовольствием, потому что, повторюсь, мне обидно за многих высококлассных профессионалов, которые умеют писать – но у нас нет тех площадок, на которых свой талант можно было бы реализовать, а для меня реализация – это еще и достойная оплата. Ой, я вошла в такую болезненную для меня тему….Пошли имена. Люди. Которые могут – и классно могут это делать. Но вместо очерков пишут репортажи. Новости. Нейтральные заметки для иностранных изданий. Служат в пресс-службах. Все, вытаскивай меня!

– Но мы сейчас говорим о тебе. Вот мне всегда интересно, как ты пишешь? Мне, например, как фотографу, нужно немного влюбиться в объект, будь то пейзаж или человек. А у тебя что внутри происходит?

– Приблизительно то же самое. Если я пишу о человеке. В любом случае, это должно быть, в той или иной степени, проникновение в материал. Вообще, ты задал вопрос, на который я не могу найти вменяемый ответ. Когда-то я влюблялась, да. Сейчас могу и без предварительных чувств обойтись. Это пугает… Я могу другое тебе сказать. Что, когда я пишу, я погружаюсь в определенное состояние. При условии, что мне интересна тема, разумеется. Я на него настраиваюсь…. Как будто ныряю в него. А потом – несет. И это очень славное чувство, потому что, буквально недавно озвучила кому-то из своих, только два процесса меня утихомиривают и доставляют особую радость. Готовка еды и написание материала.

– Твои любимые темы?

– По-моему, тут уже все очевидно. Мне интересны люди. Талантливые. Неважно, в чем этот талант. Как-то принято меня рассматривать, как журналиста, который пишет о культуре, как еще лет 10 назад меня оценивали, как журналиста, специализировавшегося на социалке. К слову, мне нравятся и культура, и социалка. И социалка мне давалась неплохо. Но она никому не нужна. В том виде, в котором ее понимаю и чувствую я. Мне не интересны банальные пересказы новостей и официальные комментарии ответственных лиц. Есть и другой момент: наша социалка обязательно упирается в политику. Сегодня писать что-то стоящее по социалке невозможно, потому что «тут не ходи – и здесь не ходи». Третий момент: хорошая социалка требует усилий. Поехать в интернаты. Полазить по больницам. Посмотреть, что творят врачи. Постоять в очередях в кассах социального страхования. Даже если тебя опубликуют, сколько тебе за это заплатят? Цинично? Безусловно.

Но в тех условиях, в которых живет сегодняшняя журналистика (я сейчас говорю о русскоязычной в Молдове – возможно, у молдавских коллег та же печаль), я не могу себе позволить этой роскоши. Культура. Что такое культура? Это музеи, театры, художественные выставки, фестивали – самого разнообразного толка, пристегнем сюда и наш многострадальный шоу-бизнес. Чтобы писать качественно о чем-то, я должна разбираться в этом. Охватить все — это любительщина. Кому нужен классный журналист, который бы разбирался в театральной жизни столицы? Отвечаю: никому. От случая к случаю – да. Но никак не иначе. Подытоживая: это я любила – но безответно. Вот только с людьми складывается. Они меня радуют. Я стараюсь радовать их.

– Допустим, у тебя есть неограниченный бюджет. Какой творческий проект ты бы реализовала?

– Наверное, я уже ответила? Социалка. Культура. Как я это вижу. Без грамма политики. Как она меня достала! Без реверансов. У нас пишут о медицине. Но только то, за что заплатят. А кроме Медпарка и бесчисленных центров стоматологии и пары-тройки растиражированных профессоров, у нас, между прочим, есть обычные больницы и поликлиники. В которой сидят разные, но в том числе, и последние могикане, которые фанатично преданны своей профессии и делают чудеса. То же – в педагогике. Да везде!

О, я опять возвращаюсь к людям. Отчасти, я реализую. Мы, точнее сказать. Я говорю сейчас о Доме талантов, сайте, который – без бюджета – делает несколько человек, каждый занятый своими основными работами. Но он набирает обороты, становится, медленно, но все-таки известным. Вот сюда бы – не жалела бы денег. И объясню, почему. Это давнее, сильное желание, возникавшее в самых разных ситуациях сказать «спасибо». Спасибо врачу Куражосу-старшему, который, уже закончив смену, согласился принять – и срочно прооперировать моего сына, причем, не спросив, есть ли направление, не намекнув на гонорар. Просто молча стал готовиться к операции. Вот он – тот человек, который меня лично вдохновлял на сайт.

Твоя мама, замечательный врач Тамара Аврамовна, которая, уже будучи больным, прикованным к постели человеком, оставалась в профессии, наставляла, помогала. Мне хочется сказать спасибо дворничихе, которая в нашем старом дворе так вдохновлено приводила в порядок площадки и тротуары, которые через полчаса опять были оплеваны и усыпаны пакетиками нашими офигительными, в своей культуре, горожанами. И она это знала! Но все равно, с любовью и аккуратностью, продолжала каждое утро убирать! Опять – останови, потому что такие люди, к счастью, есть, и перечислять их хочется бесконечно. И вот о них НАДО рассказывать. Это мое стойкое убеждение, потому что это воспитывает. Это учит жить красиво.

– Трудно?

– Трудно. Очень. Но… лично я получаю кайф, когда я пишу о человеке, которому мне хочется поклониться, низко в ноги. А в силу того, что нас по-прежнему несколько человек, это дает веру в то, что кайф испытываю не одна я. Конечно, больше бы времени… Больше бы общих усилий… Если бы, да кабы…. Но, думаю, мы придем к какой-то оптимальной формуле, которая позволяла бы совмещать благородное и красивое, с доходным. Одно могу сказать: ну, очень не хочется доходить до фоторепортажей с вип-тусовок у билбордов. Хотя понимаю: вот как раз это – самый востребованный у нас жанр. Я не исключаю, что, если коллективный мозг скажет «надо», придется подчиниться мнению большинства. А все же так надеюсь…

– Жалеешь о чём-то?

–Пожалуй, ни о чем… Может, разве что, о том, что не обладаю одним весьма важным талантом, чертой характера – назови это как угодно. Я говорю о непоколебимой вере в себя. Я не стану называть сейчас имен, но есть люди, которые меня поражали и поражают своей безапелляционной верой в то, что, все, что они ни делают, это с ума сойти как хорошо! И если кому-то так не кажется, то – сам дурак. Так вот, судя по результатам, это – РАБОТАЕТ! Я бы хотела тоже так. Ты меня знаешь: не ради интервью, не ради билбордов, не ради прочей шелухи, потому что для меня это, однозначно, шелуха, и то, что я давно и сознательно избегаю всех тусовок, тому доказательство. Исключительно ради того, чтобы я могла делать то, что мне нравится, чтобы рядом со мной были единомышленники, и чтобы этот процесс был преимущественно в радость (видишь, я не наглею – не говорю «только»)

– Можно теперь немного о личном?
– Например?

– Например, о твоих снах: друзья в курсе, но хотелось бы, чтобы и более широкий круг знал, как уживаются Путин и Киртоака в одном сне. Расскажи, например, самый яркий сон? По ним, мне кажется, можно снять фильм!

🙂 Не знаю, стоит ли об этом…. Мой сын, слушая очередной пересказ ночного веселья, неизменно комментирует: «Всех бы так штырило! И травы никакой не надо!». Всякий раз даю слово себе записывать, по пробуждению, но – забываю. Я часто перед самой собой не держу слова, есть такой грех. Могу сказать, что они у меня – разножанровые. Есть мультики, и в них и я сама превращаюсь в пластилиновый персонаж, или нарисованный, или какой-то еще. Очень забавное ощущение.

Есть, скажем, так, исторические. Только не будешь смеяться? Например, Штефан чел Маре, Богдан Хмельницкий и я обсуждаем стратегию ведения какой-то войны. За стеной замка шумит войско – а мы, на террасе, над картами склонились. Путин дорогу уступал – между прочим, трасса была ночная, мог бы и не пропустить, но говорит, иди, Желтова, тебе же репортаж с футбольного матча в Парме писать. Да… Часто снятся звери. Существующие и до сих пор науке, по-моему, неизвестные.

Очень люблю эти сны, потому что мы в них со зверушками разговариваем, они помогают, например, подсказывают, как доехать до той выставки, или добраться по реке до Индии, что-то в этом духе. А, вот еще один вспомнила, из моих любимых. Часто снятся мюзиклы. Одно из незабываемых впечатлений – мюзикл о работе молдавской таможни. Таможенники пляшут, поют – и целый процесс. Тут печати штампуют, здесь шлагбаум подымают. В общем, это было чрезвычайно мило. Все, достаточно!

–Еще один важный момент хотелось бы уточнить: как вы решились поменять город на село?

– Давно хотели. Много лет вынашивали идею. Но некоторые сопротивлялись. Пришлось пустить в ход тяжелую артиллерию – младшего сына, Тимошку. То есть, нужно было сначала, чтобы зажегся он. Это была гениальная идея мужа. У него вообще все идеи гениальны. Вообще, конечно, если бы не он, я бы зависла в мечтах, и это было бы обидно. Так вот, о Тиме. Если он зажегся, то сопротивление бесполезно. Через пару месяцев капитулировала бабуня, моя мама. До того, к слову, уговаривали друзей. Мечта о друзьях на одной улице – она все еще жива, хотя поняла, что кому-то это интересно, кому-то – нет.

Жизнь в доме на земле – это сложно. Фантазии же не рисуют разрушенный собаками забор, сорняки, растущие быстрее, чем благородный шпинат, или поломавшийся котел. В фантазиях я сидела исключительно у открытого окна, музицируя, а за окном дурманил ароматами розовый пион. Или жасмин. Жасмин – он таки дурманит. Но вот с музицированием пока сложности – времени в обрез. Имение большое)). Однако, при всех сложностях, дом придает совершенно иное звучание, или, скажем, наполнение жизни. Мне кажется, что до дома моя жизнь протекала более бестолково. На всякий случай, предупреждаю: через лет пять я могу сказать совершенно иное. Хотя хотелось бы остаться в нынешнем состоянии благодарности дому.

– Я знаю, что о родителях можно судить по их детям. Ты согласна? Старший уже успешен и определён. А как тебя воспринимают через Тиму?

– Не знаю, можно ли…. Положим, моя мама – очень правильный человек, с точки зрения общепринятого, как правильно, как должно, и тд. А я – в контрасте с ней. В отношении старшего: надеюсь, что все так, он большая умница, он талантлив в своем деле, и я тут не стесняюсь применить слово «талант». Ему, что мне ценно, интересно развиваться, он постоянно самообучается. Однажды я сетовала: Данька, вот мы тебе не дали того, не смогли дать этого, возможности были скромнее, чем у кого-то другого. «Мамчик, – улыбнулся он, – вы мне дали кое-что гораздо более важное. Свободу». Я рада, если эта свобода духа будет ему помогать во все времена.

Тимка? Думаю, что меня и через Даню особо серьезной не воспринимают, да и он сам однажды признался, что у него ко мне отношение как к сестре, причем, младшей. Это я не с намеком, мол, как я свежо выгляжу, даже сын мне делает комплименты. Я о том, что во многих вещах он мудрее меня, и я учусь у него. Хорошо это или плохо? – не знаю. Честно, не знаю. Тимка как-то сказал, что мы с ним напоминаем ему братьев-опоссумов из «Ледникового периода». Опять-таки, мама — братик-опоссум – хорошо это, или плохо?… Но ему очень важно мое мнение. И папино. Он открыт, во всем, и я делаю вывод, что не давить – это все-таки правильно. Как будет дальше? Надеюсь, хорошо.

– Мы сейчас переживаем не самые лучшие времена, что ты пожелаешь нам всем?

– Можно, я не буду о политике? О политиках? Они все – скверна, хотя бы на том одном основании, что стравливают нас. Скажу банальность, но это то, что я думаю. Я желаю, чтобы мы все друг друга слышали. Старались понять. Понимали. Чтобы шли на уступки – да, я считаю, что это очень важно. Особенно сейчас. Чтобы находили в себе ощущение любви, состояние любви – и изо всех сил старались себя удержать в этом состоянии. Невероятно сложно! До слез иногда… Автомат бы в руки. Но – нет, только через любовь!

Мы ведь все переживали это чувство эйфории – ты идешь и любишь всех и все на свете. Мне, по крайней мере, кажется, что все переживали. Очень на это надеюсь. Вот этой эйфории и желаю. Вообрази: все – в ней. Какие тогда проблемы? Желаю не потерять нам друг друга, в давке и неразберихе. Пусть мы все друг у друга будем.