…Почему я вернусь к семье Тоотов? По разным причинам. Впрочем, их – причины — все можно собрать в одну охапку, а затем эту охапку с трепетом выложить красивым букетом слов. Хороший спектакль можно и нужно пересматривать. Чтобы еще глубже проникнуть в слои замысла, поймать – еще ярче! – кайф на любимом фрагменте, пристальней всмотреться в детали, ювелирно выточенные мастером-режиссером. В общем, чтобы усугубить состояние. Но все же хотелось бы обосновать. По пунктам. И начну, пожалуй, с режиссера.
Избегая вечных стенаний по поводу превращений талантливых актеров в своё профессиональное Альтер-эго, отмечу, что сожалеть о Санду Козубе уже поздно, да и не стоит. В том смысле, что ему настолько комфортно за режиссерским пультом, что от этого выигрывают все. И вот новый его спектакль по пьесе Эркеня Ишвана, основоположника венгерского театра абсурда, «Семья Тоот», – великолепное тому доказательство. Поскольку я нисколько не критик, а рядовой ценитель театра, могу себе позволить говорить нелепости, в том числе, задаться вопросом, как находит свое отражение личность режиссера в его постановках. Так вот, в режиссере Козубе – вся натура Санду. Мягкий прищур, многозначительное, но отнюдь не нарочитое молчание, великодушная снисходительность философа, припорошенная иронией. Вот таков и стиль в его творчестве. Полутона трепетно-нежной кистью, в контрасте с сочными красками, пастозным мазком, в точках невозврата. Мягко, аккуратно, без резких жестов, и до чего же тонко… Но до чего же глубоко!
«Семья Тоот» – спектакль многослойный. В нем можно пережить все эмоции, если пройти все уровни, которые заложил режиссер. Имеющий уши да услышит. Впрочем, не возбраняется, спустив на тормозах, удовлетвориться первым кругом. Тут смешно и весело.
В семью самого уважаемого в селе человека, брандмейстера Тоота, приезжает майор из той части, в которой служит, точнее сказать, воюет сын Тоотов Дюла. В письме, которое парень написал, предваряя приезд своего начальника, он предупреждает, что майор после контузии, у него проблемы с нервами, поэтому, пожалуйста, будьте с ним аккуратнее и терпимее. И вот они – члены семейства, а вслед за ними и вся деревня, всячески стараются угодить своему гостю. С нервами не просто проблемы, выясняется по мере развития события, – они у господина офицера совсем ни к черту. То ему мерещится угроза с воздуха, то вражеская вылазка, вообще, кругом одни партизаны – в пострадавшей голове майора. Но самая большая печаль в том, что майор чрезвычайно бодр, жаждет деятельности, и все время фонтанирует какими-то идеями, изобретениями, теориями, экспериментами. Словом, никому не скучно.
Но и с этими милейшими людьми, взвалившими на себя это счастье – ублажение майора, в надежде, что майор поспособствует перевести их сына в штаб, тоже далеко не все в порядке. В своем искреннем рвении угодить, Тоот и особо дамы – жена Агика и дочка Маришка – готовы, похоже, на все. Сказал майор носить шлем пожарника, надвинув по самые глаза, вопреки уставу, – ходит Лайош Тоот, страдая и мучаясь, но – на радость майору. Вздрагивает гость от резких звуков – и теперь все ходят на цыпочках, говорят шепотом, а бедолага Тоот не смеет потянуться всласть, до хруста в костях, и сказать от всей души «И-эх, мамочка, мамочка моя родная!». А ведь хочется – сил нет, аж скулы сводит, привычка – вторая натура, а тут натуру взяли, скрутили, кляп, наручники, к батарее… Потому что – тсссссс….!!! – господин майор расстроится. Даже местной девице легкого поведения наказали смазать петли калитки, чтобы не слышно было, как покидает ее гнездышко очередной любовник. Или, вот, другое: Тооты делали коробки для медикаментов и отправляли на фронт. Стратег майор, чью энергию бы – да в мирное русло, и тут решился организовать процесс, причем, ночью, потому что ему не спится, да и война – дело круглосуточное. И вот уже которые сутки «развлекаются» Тооты с коробками до утра, под предводительством майора, с резаком для картона.
Казалось бы, есть всему предел. Да и сам майор, хоть и самодур, но все же не диктатор. И ведь спрашивал: может, уважаемые, вы спать хотите? А? Может, устали? Но – нет же, с какой-то непонятной дури язык разворачивается в противоположную сторону, дескать, какое – спать?! Что вы, дорогой майор, у нас одно желание – складывать коробки…
А почему, собственно, дурь – непонятная? Кому-кому, а нам эти коробки по ночам и разговоры шепотом близки до умиления. В лепешку разбиться, лишь бы угодить. Понять там, где понимать-то и нечего. Найти логику в безумии. И так далее… Флажками ли в руках счастливых трудящихся, от самолета до подвала, что сорок лет назад, что в самом расцвете демократии, остановив жизнь целого города, за два часа до торжественной посадки, – или в периметре собственной квартиры, в масштабе личного праздника жизни, вроде свадьбы или кумэтрии. Но запал-то, облобызать во все места – он же одной природы! Пьесу Иштвана, чрезвычайно популярную в середине прошлого столетия, ставили как антивоенную, антитоталитарную, антисоветскую. Тем более, что посыл автора, хлебнувшего в свое время абсурда и войны, и тоталитаризма полной чашей, был именно таков. Кто-то интерпретировал личность майора как явление Начальника, как такового, – и подобострастное отношение к человеку, наделенному статусом. Санду Козуб, похоже, сделал акцент на семье Тоотов, милейших людях, наиприятнейших, можно сказать, розовых и пушистых, безо всякой иронии, но отключающих здравый смысл, в стремлении угодить, неважно, кому. Собирательный образ, в котором так легко узнать самих себя.
Бедолага Тоот, который уже понимает, что запас попыток угодить майору иссяк, он раздавлен, а цель не достигнута, бежит к священнику: что делать, святой отец, вот у меня есть три привычки, мне так трудно сдерживать порывы… На что падре отвечает: «В нескольких километрах от нас идет война, а ты тут с такой ерундой ко мне идешь. Тебе бы к психиатру!». Но и визит к психиатру должного облегчения не приносит.
А вот еще один занятный персонаж. Почтальон Пишта, второплановый герой, время от времени появляющийся где-то в углу сцены. Восторженно-странноватый тип. Из этого угла он и читает письма, что лежат в его большой почтальонской сумке. И принимает решение, как поступить с тем или иным письмом. Или просто рассуждает о жизни и людях. Вот, например, брандмейстер Тоот настолько хороший человек, и красив, что его бы на две части разрезать – чтобы размножить красоту. И разве ж можно хорошему человеку нести неприятные письма? Конечно, нет, зачем расстраивать? Словом, почта сортируется, «нехорошая» корреспонденция рвется нервно в клочья, и прячется под картуз или в голенище сапога. В какой-то момент зритель начинает понимать: этот невзрачный угол сцены – почти как офис власти. Ну, или, если угодно, один большой медиахолдинг в одной маленькой стране, фильтрующий информацию. Словом, выбор для аналогий богат. Но, так или иначе, почтальон (который, как выясняется к финалу, сумасшедший – и это уже не эпитет, а старый диагноз) – это, по сути, метафорический образ. Нас вечно кто-то пытается сделать счастливым. Во все времена – одни и те же попытки. Мы вас научим, мы вам покажем – вот инструкции, можете не читать… Вот это стремление навязать извне, пусть даже из самых благих побуждений, – то, над чем предлагает задуматься зрителю режиссер Козуб. Если ты уже зашел на третий круг и чувствуешь: тебе заготовлено еще одно зеркало, было бы желание в него заглянуть.
Тема войны – и это тоже еще один важный слой в многословии постановки – очерчена пунктирами и многоточиями. Война – она в безумствующем майоре. И в дурных предчувствиях всегда улыбающейся, какой-то ароматно-сдобной Маришки. Набегающие слезы в этом пасторальном образе так неожиданны, так пронзительны, так горьки. Война – она ужасно близко. И ты совершенно не знаешь, висеть ли завтра над уютной, в фотографиях родных и любимых, гостиной, широкому бархатному абажуру над дружным семейством…
Майор, порядком окрепший, и даже поправившийся на четыре кило, наконец, отправляется в часть. Из последних сил выражая сожаление о том, что так быстро пролетело время, радость от совместно проведенных дней, благодаря за это прекрасное время, вымотанные – морально опустошенные, физически уставшие – Тооты провожают майора на автобус. Возвращаются домой. Молча обнимают друг друга. Что теперь? А теперь будем жить как прежде! Ура? Ура! Будем спать, когда хотим, просыпаться, когда нам это удобно, кушать то, что привыкли, в общем, будем счастливы, только, дай Боже, Дюле выжить и вернуться домой… Но – стук в дверь, в двери – майор. Мост взорван, так что, дорогие Тооты, радость нашего замечательного знакомства продлится еще на некоторое время. И мы сможем, – заявляет довольный майор, – продолжить работу над коробками. Кстати, а где резак? Ай-ай-ай, господин Тоот, куда это вы уже подевали ценный инструмент. Окаменевший брандмейстер, вдруг справившись с собой, отвечает: в саду, идемте в сад, за резаком. Из сада слышны свистящие звуки стального ножа. Тоот возвращается. «Милый, ты его разрезал на три части?» – «Нет, дорогая, на четыре». Хрупкая гармония восстановлена. Занавес над неожиданным, до шока, финалом. Что ж…. и тут мораль: кого угодно можно достать. Даже прянично-марципановое семейство чудеснейших Тоотов.
Сказать можно еще многое. О филигранной игре всех – всех без исключения! – актеров. Одно только это ювелирное попадание в образы заслуживает самых искренних и горячих аплодисментов. Муж и жена Тооты – в жизни супруги-актеры – блистательные (и тут не переборщить с комплиментами) Ион Мокану и Анжела Чобану правдивы и умилительны в своих отношениях «голова-шея». Ироничный Александр Плешка в роли священника и ассенизатора (вот такое совмещение), нервный и сентиментальный Геннадий Гылкэ в роли почтальона. Интереснейшая актриса Диана Дикусар: ее Агика – пожалуй, самый любопытный персонаж во всем спектакле. Даже эпизодические роли Нику Сувейкэ (профессор) и Дойны Северин (Гизи) – и те сыграны заметно-рельефно.
Отдельное слово – о майоре. Намеренно – в самый финал каскада впечатлений. Потому что это – Виталий Дручек. Тот самый Дручек, который уже достаточно много лет режиссирует спектакли в разных театрах столицы, и, соответственно, давно не разминался на актерском поле. Но вот рискнул выйти – и очень удачно это сделал. Бравый психопат, не различающий красок и деталей, отдающий честь под козырек своему парадному мундиру, вояка на всю оставшуюся жизнь, каким-то чудом забравшийся в спокойный мир без свиста снарядов, только так и не расслышавший этой тишины. Вот только переусердствовал в своей одержимости сражениями – и разрезали благочестивые Тооты его на части. Их, впрочем, тоже можно понять.
Прибавьте сюда замечательную работу художника Юрия Матея, художника по костюмам Лучии Коваль, и Александру Тыргиу, подобравшего музыку к спектаклю. Все сошлось в этом спектакле. Пазл к пазлу. Стежок к стежку. «Familia Tot». И хочется снова в театр. Чтобы глубже проникнуть в слои хитро выложенных Санду Козубом многозначительных многоточий…
Инна ЖЕЛТОВА
